Александра Морозова:

«После изучения жизни Калмыкова я перестала бояться своей болезни»

24 мая 2018

Мы с Рустемом (Рустем Бегенов – режиссер ORTA и супруг Александры. – Прим. редакции) два года изучали дневники и другие материалы Сергея Калмыкова в архиве, и сейчас я могу сказать, что он для меня уже как родственник.

В какой-то момент ты понимаешь, что он сумасшедший, потом понимаешь, что он великолепный, где-то глубокий, где-то скучный, но везде – восхитительный гений. К Калмыкову у меня любовь. Я восхищена абсолютно! В нём есть необыкновенная полнота, благодаря которой он так смело заявлял о себе как о гении и оставил после себя невероятное наследие – порядка полутора тысяч картин и эскизов, десять тысяч страниц дневников и романов. Он писал, что может говорить 200 миллионов лет и ему нужно за жизнь успеть написать сто миллионов эскизов. В дневнике была смешная запись: «Господи, хоть бы войны не было, а то я не успею закончить свои эскизы». Вот это высший пилотаж!

Когда училась в институте, я ходила на большую выставку Калмыкова в музее им. Кастеева. Там лежали его дневники. В них я прочла: «Я гений I ранга Земли и Галактики». В институте, на мой взгляд, было очень мало творчества. А тут я увидела такое восхитительное сознание, которое настаивает, не сомневается. У него очень смешные тексты. Он сходил с ума от футуристов, находился под сильным влиянием будетлян и Велимира Хлебникова, «председателя земного шара». Удивительным образом он пронёс через всю жизнь мечту о прекрасном, идеальном мире, который не случился.

В дневниках он писал: «Я гений, я сохранюсь в веках», а в жизни не умел себя продвигать и ничего для этого не делал. Не стремился к славе, к работе в больших городах. Сохранились записи, где его сестра рассказывала, что он подавал большие надежды, но не продвигал себя, не настаивал. Его просто пригласили в Алма-Ату работать оформителем театра, и он согласился. Жил бедно, в общежитии, пока не выделили квартиру, а он её даже не просил. 

С медицинской точки зрения, у него есть диагноз. Психиатр Виктор Каган провёл три месяца в архиве, изучая материалы Калмыкова, по результатам чего написал чудесный рассказ «Амур на носороге». Основываясь на рукописях и картинах художника, Каган посмертно поставил диагноз «шубообразная (приступообразная) шизофрения». Я не врач, но у меня сложилось впечатление двойственности. В рукописях есть листы с невероятно красивым шрифтом, а есть с обычными буквами. Даже среди картин, что висели в музее им. Кастеева, были и скучные работы, и фантасмагоричные картины, за которые мы и любим Калмыкова.

Я думаю, что он бы не был гением без своего заболевания, это его часть. Я достаточно много читала про шизофрению и психические расстройства. Бывает, что при таком диагнозе никакого творчества нет, человек просто слышит голоса, считает, что за ним следят. В случае с Калмыковым всё это превращалось в свет – в картинах, в рассказах.

Не люблю слово «нарушения», называю их «особенностями». В самом начале, когда мы начали готовиться к спектаклю, у меня диагностировали биполярное расстройство. В тот момент я поняла, что со мной происходило всю жизнь: я ощущала пустоту, которая сменялась наполненностью, и наоборот. И это именно то, что я увидела у Калмыкова. Тогда я перестала бояться болезни, стала принимать в себе эти особенности и поняла, что это тоже красиво. Для меня это было освобождением. И мы даже написали об этом, анонсируя светопреставление «Сергей Калмыков». Я долго переживала: что про меня подумают? Потом я поняла, что все слишком заняты самими собой, никому дела нет. А мне было нужно это озвучить.

Сейчас думаю, что могла бы и не рассказывать. Но в тот момент это казалось важным. Я не боюсь, что это повлияет на профессиональную жизнь. Если кто-то со мной не захочет общаться из-за моих особенностей, ну и Бог с ними. Надо принимать человека полностью. Биполярка, как гастрит. Ну есть и есть! Это нестрашный диагноз. Слава богу, это лечится. 

Рустем сначала хотел сделать спектакль, но не очень понимал, каким он будет. Он уже придумал один спектакль и отрепетировал, но понял, что это всё не то. И мы сделали сейчас совершенно другой спектакль. Драматург Екатерина Бондаренко написала пьесу в соответствии с калмыковскими «Законами композиции», по которым изменяются речевые композиции. Мы хотели уйти от слова «спектакль». От привычного слова «театр». В этом слове как будто есть некая история. А когда вместо привычного даёшь неожиданное название – «светопреставление», это будоражит!

В светопреставлении нет ни биографии, никакой другой информации о Калмыкове. Это самое важное! В идеале зритель приходит без знаний о Калмыкове, смотрит светопреставление, а потом читает про него то, что заинтересовало.

Мы специально сделали механические руки, ячейки подсвеченные, камеру-обскура. Достаточно много красивых декораций. Я не осознаю, каким будет конечный результат, каждый день отбрасываю мысли «это театр, я должна быть актрисой», всю эту чушь. Я привыкла, что есть образ, есть текст, есть диалоги. Здесь это один большой монолог. Текст произношу я одна, но у меня много партнёров. Есть пространство для импровизации, где я могу снять с себя маску и остаться самой собой.

Наша команда волшебная, все вместе захвачены идеей, но у каждого свой характер, своя энергия. Невероятно интересно работать! Чем ближе дата премьеры, тем выше напряжение. Мы с Рустемом выработали технику безопасности, знаем, где могут возникнуть конфликты, поэтому стараемся всё устроить так, чтобы всем было комфортно.

Когда мы с Рустемом жили в Москве, я очень хотела сниматься в кино, стремилась туда, но в итоге поняла, что не понимаю его специфику, не понимаю, как играть в кино. В театре я это чувствую, а в кино нет. И в один момент я решила больше себя не мучить и заниматься тем, что люблю. Я люблю театр. Обожаю эти волшебные моменты, когда я на сцене, когда чувствую всю полноту бытия, настоящего момента и восторга. При этом это искусственное, ведь всё это происходит при зрителях. Здесь тоже есть двойственность. Я приглашаю зрителей в этот момент, и с ними тоже что-то происходит. Вот это я обожаю.

Я хотела быть актрисой с детства, но в то же время была очень стеснительной. Мне посчастливилось встретиться с Наташей Дубс (режиссёр Республиканского немецкого драматического театра. – Прим. редакции) после окончания института, она позвала меня к себе. Это было волшебное время. Она научила меня двигаться, говорила: «Движение – это движение, любой человек прекрасен в своём движении», «Слово – это слово. Ты можешь делать так и этак». Она мне показала, что энергия может быть не горизонтальной, а вертикальной. Мы делали невероятные тренинги.

Потом в Москве Рустем учился у Бориса Юрьевича Юхананова, а я была вольным слушателем. Там я узнала другой уровень профессионализма. Встреча со свободными людьми раскрывает. И главное – это чтобы тебя любили, принимали. Я благодарна своим учителям за всё.

Меня поразила запись Калмыкова, где он пишет: «Я счастливый человек, я всю жизнь занимаюсь интересным мне кругом тем». Я задалась вопросом – а чем занимаюсь я? Смогу ли я сказать то же самое в будущем? Меня это так впечатлило, что я стала заниматься тем, что мне интересно. ORTA – это не бизнес. У нас появилась возможность создать что-то своё. Мы с Рустемом задавали друг другу вопросы: «Мы живём так, как мы хотим? Почему нам важно кому-то нравиться?» Мы отказались от ненужного и стали жить в собственное удовольствие.

Фотографии: Владислав Лян (reporters_kz)