Айнура Умаева: «Самореализация – неотъемлемое право каждого человека»

 22 октября 2018

— Мой профессиональный опыт можно разделить на две части: работа правозащитником и то, что я называю «выход на гражданку». После школы и в университете я всегда думала, что буду работать в НПО, причём я готовилась к работе именно в горячих точках. Я даже прошла обучение в Испании на специальном курсе, который готовит экспертов в области предупреждения конфликтов, реабилитации после конфликтов и работе в горячих точках. В моих планах была учёба в магистратуре в Белфасте, я собиралась изучать конфликтологию, даже грант выиграла. Но в какой-то момент случился этот самый «выход на гражданку». Очень хорошо помню тот день. Я прилегла вздремнуть после обеда, проснулась и, когда спускалась к родителям в гостиную со второго этажа, вдруг поняла, что никуда не поеду, потому что не хочу воевать.

До этого мой фокус был на гуманитарной деятельности, на помощи беженцам, и я не понимала – как работает бизнес. 

— Я чеченка. Родилась в Казахстане, но у меня всегда была связь с Чечнёй. Все чеченцы, которые живут в Казахстане, когда говорят о Чечне, говорят «дом»: «Давно ли дома была? Когда домой планируешь?» Но я родилась здесь. У меня имя казахское. Когда началась война в Чечне, я эту войну выживала, хоть и удалённо – через телевизор, через родных, через письма, телеграммы, звонки. После первого курса учёбы по специальности «международные отношения» нужно было пройти практику, и всё как-то само закрутилось – меня познакомили с людьми из австрийской организации, работающей в лагерях для беженцев из Чечни в Ингушетии. И я не представляю как, но мои родители согласились – я поехала на всё лето в лагерь для беженцев. Видимо, тогда и произошло моё становление. Это был травмирующий опыт, я понимаю это только сейчас. Но то лето определило меня во многом.

— Я всегда говорила, что я из очень традиционной семьи. Но со временем поняла, что это не так. Во время учёбы в университете я приходила после пар домой и мама мне, брату, сестре говорила: «Вы чего дома сидите? Вас мир ждёт! Город ждёт! Выходите – у вас столько возможностей!» И тогда мне казалось, что это – абсолютная норма. А как по-другому?

В какой-то момент я поняла, что у меня было то, чего у многих не было и нет до сих пор. Я росла с ощущением, что для меня нет границ, есть свобода. И ирония в том, что меня воспринимают как «порабощённую женщину Востока», которой никто ничего не разрешает. 

— В моём интеллигентном окружении мне очень редко задают этот вопрос. Но лет пять-шесть назад, когда я только надела платок, я понимала, что у всех есть вопрос: «Что произошло?» А никакого переломного события не было. Это было естественное развитие событий, я и до этого достаточно традиционно одевалась. Я надела платок через 2-3 года после замужества, и это было сюрпризом как для отца, так и для мужа. Платок – это всего лишь видимая часть моей системы координат. Я сама очень мало о нём задумываюсь, видимо, потому, что не вижу его на себе так часто, как окружающие.

— Что вы делали после того, как решили не лететь в Белфаст?

— Мне предложили поработать в семейной компании, и я была офис-менеджером, переводчиком, помощником. В то время моя знакомая сказала: «Я вообще не понимаю, как люди работают в НПО? В бизнесе всё понятно, цель – генерировать прибыль. А какая цель у НПО?» Это был как раз период моего осознания – откуда и куда я пришла. И я решила присвоить эту позицию «не понимаю, чем занимаются НПО, поэтому я пришла сюда, где всё понятно».

Потом я поступила на MBA. На одну из лекций приглашённым спикером пришла женщина, которая теперь мой партнёр по бизнесу. Тогда она позвала меня на работу в своё PR-агентство. Мне всегда было интересно работать с информацией. Моим близким это было непонятно. Когда в Чечне была война, мы видели, какая огромная разница между тем, что передавали СМИ, и тем, что рассказывали родственники или видели мы сами.

В агентстве я начала с позиции помощника менеджера. Я очень верю в силу визуализации. Через некоторое время я перестала понимать – чем мы занимаемся в агентстве. Я решила уйти. Рассказала об этом маме. А она меня осадила: «Не уйдёшь, пока не найдёшь другую работу». И я тогда вместо того, чтобы всячески сопротивляться, стала приходить в офис в семь утра. Я ходила по этажам агентства и представляла, что оно моё. Смотрела, где пыль не протёрли, тут хлам не разобрали, а там надо новых дизайнеров нанять. Через пять лет, став уже совладелицей агентства, я поймала себя за тем же занятием и поняла, что это уже было! 

— В алматинском офисе работает восемь человек, в Ташкенте – пять. Мы открыли офис в Узбекистане в 2016 году. Это было моей авантюрой. В сторону Узбекистана сейчас многие смотрят – как он быстро развивается. У нас были клиенты в этой стране, поэтому мы решили запустить офис в Ташкенте в тестовом режиме. Посмотрим – как пойдёт. У агентства классные клиенты. К нам обращаются крупные международные компании, которым нужен партнёр по коммуникациям в странах Центральной Азии – Procter&Gamble, Visa, Nestle, H&M, Mars – и казахстанский бизнес из сферы финансов, страхования, ретейла.

Я не продаю платок, свой образ или какие-то ожидания. Я продаю услуги агентства. Я и мои коллеги – мы профессионалы, и беззастенчиво это знаем.

— Как ваш муж относится к тому, что вы работаете?

— Когда я вышла замуж, я уже работала. Он знал, на ком он женится. Я росла с установкой «что вы сидите, в мире столько всего!» У меня никогда не было внутренней борьбы – строить семью или делать карьеру. Да, бывает тяжело. Но я понимаю, что это просто усталость.

Я никогда не чувствовала себя виноватой перед семьёй или наоборот – я не жертвовала карьерой ради семьи. Наверное, залог успеха в том, что у меня нет внутреннего врага, мне не приходится вести какую-то борьбу, чтобы выйти в офис. Даже когда я выхожу, оставляю детей (у меня их трое – старшей дочери 10 лет, младшей два года, а сыну пять лет) с няней, я о них не думаю, потому что знаю, что они в очень хороших руках. Это, конечно, меня освобождает. Муж меня всегда поддерживает и помогает, когда мне это нужно.

При этом я никогда не противопоставляю работающую женщину и домохозяйку. Я против пренебрежительного отношения к женщинам, которые не работают. Быть домохозяйкой – это тяжёлый труд, при этом недооценённый, невидимый, неоплачиваемый и всеми попрекаемый. 

— Негативного влияния точно нет. Они понимают, что у родителей есть своя территория. Я вообще считаю, что у каждого человека есть неотъемлемое право заниматься своим делом, искать себя, учиться, развиваться. Это право никто из людей ему не давал и никто не может его забрать. Наши дети не знают другого отношения. Именно поэтому у меня нет чувства вины.

Для меня общение с детьми – это умение концентрироваться здесь и сейчас. Когда я играю с детьми, строю вместе в пятнадцатый раз пирамиду – это для меня высший пилотаж концентрации на том, что происходит здесь и сейчас. Я так не умею. Но у меня есть три учителя. 

— А как вы воспитываете своих детей?

— Я точно поняла, что от детей нужно отстать. Я соглашусь с мнением, что дети, которые загружены ранним воспитанием, сильно устают, как старички, к 6-7 годам, их от всего тошнит, и это очень грустно.

Мои дети растут, как в деревне, хоть и живём мы в центре города. С утра до вечера они на улице с няней, домой заходят только поесть и поспать. Задача няни – следить за безопасностью детей. Упали, запачкали одежду – не проблема. Дети ходят на кружки, но мы пробуем всё, что доступно, чтобы найти то, что понравится. Начинаем, бросаем и совершенно не страдаем по этому поводу.

К окончанию школы мы должны дать им подарок – владение одним или двумя иностранными языками. Важны также грамотность, любовь к чтению. И плюс мы говорим с ними о религии, морали, принципах, чтобы у них была система координат. Придерживаемся принципа «уму, телу и душе». 

— Как вы сохраняете баланс в жизни?

— Я очень расслабленная. Считаю, что пирог большой, и всем хватит. Бывает, что приходится задерживаться на работе. Тогда меня спасает мой круг поддержки. И ещё помогает знание, что я всё это выбрала сама. Меня никто не заставлял. У меня всегда был выбор.

На работе, когда кто-то из коллег начинает стрессовать, я говорю: «Это всего лишь работа. Что самое ужасное может произойти? Уволит нас клиент, я уволю сотрудника. Будет новая работа! 

Благодарим ресторан «Хороший год» за помощь в организации интервью

Тэги: семья, карьера