Как стать учёным в Казахстане? Две истории карьеры

Я врач-инфекционист, во время учёбы в резидентуре работала в городской инфекционной больнице. Наша инфекционная служба – это старая, дореволюционная и фундаментальная медицина, отличные преподаватели и особенное отношение к пациентам. Работая здесь, я научилась у своих руководителей состраданию и человечности.

После резидентуры я решила развиваться как учёный, изучать инфекции. Мне всегда было интересно докопаться до сути, а инфекции – это неизведанный мир. В моей практике были пациенты с клещевыми инфекциями, поэтому я решила изучать именно этиологию данных заболеваний. Когда искала гранты, мой профессор пригласил в проект по улучшению биологической безопасности и биозащите, который спонсируется Федеральным министерством иностранных дел Германии и исполняется Институтом микробиологии Бундесвера при поддержке Германского общества по международному сотрудничеству (GIZ) в партнёрстве с местными институтами Казахстана. Партнёрами в Казахстане являются Казахский национальный медицинский университет имени С. Д. Асфендиярова, филиал «Научно-практический центр санитарно-эпидемиологической экспертизы и мониторинга» РГП на ПХВ «Национальный центр общественного здравоохранения» Министерства здравоохранения РК и Казахский научный центр карантинных и зоонозных инфекций им М. Айкимбаева.

Благодаря этому проекту я стала докторантом Университета Людвига–Максимилиана в Мюнхене, где пятый год исследую особо опасные вирусы в Казахстане, в частности, вирус клещевого энцефалита и вирус геморрагической лихорадки Крым-Конго. В этом году надеюсь защититься. В европейских вузах докторанты самостоятельно проводят все исследования – от сбора материала до лабораторных методов. Это долго, тяжело, но при этом ты приобретаешь большое количество разных навыков. В казахстанских вузах, к примеру, подход другой, и клинические исследования можно поручить кому-то, а самому просто использовать их результаты.

Я уже могу поделиться некоторыми результатами своей работы. Мы впервые смогли определить генотип клещевого энцефалита, циркулирующего в Казахстане, а также определить, какой генотип вируса геморрагической лихорадки Крым-Конго циркулирует в Казахстане, определили распространённость данных инфекций в клещах.

Ежегодно в южных регионах Казахстана заболевают и погибают 1-2 человека от вируса лихорадки Крым-Конго. Мы исследовали группу пациентов, 805 человек, в период активности клещей. Бывает, что у пациента высокая температура тела, но непонятна причина, и наше исследование показало, что у 12% она вызвана вирусом лихорадки Крым-Конго. В медицинской литературе данная лихорадка считается фатальной, а мы ещё раз доказали, что у некоторой пропорции населения в эндемичных районах она может протекать в виде повышенной температуры и быть причиной лихорадки неясного генеза.

Эти результаты позволят помочь нашему здравоохранению в мониторинге данных инфекций. К примеру, проводить более тщательное изучение причин лихорадки у пациентов.

Все исследования я делаю в Казахстане, так как есть законодательный запрет на вывоз биоматериала из страны. В рамках проекта немецкая сторона поставила оборудование для лабораторий КазНМУ им. Асфендиярова и НПЦСЭМ, где я провожу свои исследования. Я также работаю на полставке научным сотрудником в Центральной референтной лаборатории, построенной американцами, при Казахском научном центре карантинных и зоонозных инфекций имени Масгута Айкимбаева. Таких шикарных условий и оборудования нет во многих странах, всё сделано на уровне. Я считаю, сейчас необязательно уезжать за границу, чтобы делать науку. Главное, чтобы были специалисты, оборудование и финансовая поддержка.

Вероятно, в силу своего рода деятельности я считаю, что в науке нет предубеждений в отношении женщины. Конечно, на руководящих позициях – в основном мужчины, но я лично всегда чувствовала к себе отношение в первую очередь как к специалисту, а не женщине.

В 2016 году первого декабря на Республиканском форуме молодежи с участием президента Республики Казахстан я докладывала о том, что на базе наших лабораторий мы смогли сделать колоссальные открытия. В 2017 г. стала лауреатом премии «Астана – ардағым» за вклад в развитие Астаны в области инноваций.

После окончания докторантуры я смогу свободно выбирать место работы, но я планирую остаться в Казахстане. У меня здесь складывается отличная карьера.

Я всегда любила дебатировать, защищать чьи-то права, поначалу даже хотела стать адвокатом. Мои родители хотели, чтобы я стала медиком, но в восьмом классе я так увлеклась химией, что решила уехать из Астаны в Алматы учиться прикладной химии в политехе – КазНТУ им. Сатпаева. Мне хотелось, чтобы то, чем я буду заниматься, нравилось мне, приносило доход и в то же время пользу. Мне повезло, именно в период моего обучения в университете проходил совместный проект с Erasmus Mundus. В нашей учебной программе появились инженерные предметы, а также были построены и оборудованы компьютерные классы и лаборатории. Поэтому я стала инженером и могла оперировать компьютерными программами для химиков, что для других казахстанских вузов – редкость. Так я стала нефтехимиком.

После окончания университета я поработала инженером-технологом в дочерней компании Министерства энергетики и минеральных ресурсов. Потом поступила по программе «Болашак» в University College London (UCL), Великобритания, тоже на химический инжиниринг. Защитилась с проектом по оптимизации управления опасными отходами, больше с логистическим направлением.

Я всегда меняю сферу своих исследований, потому что химический инжиниринг охватывает разные области наук – физику, математику, биологию и компьютерные технологии. У нас много мультидисциплинарных задач. Сейчас я занимаюсь изучением пористых структур. От размеров пор, соединений между ними, других величин пор, их взаимодействия зависит то, как вещества проходят через них. Это позволит мне смоделировать необходимую структуру для разнообразнейших нужд: от мембран в медицине до строительных материалов с требуемыми транспортными свойствами. Например, идеальной пористой структурой считается структура типа «пчелиных сот» с идеальными порами, но создать её крайне дорого, да и не всегда есть такая необходимость. Моя цель – найти эффективную и недорогую структуру, возможно, неидеальную, но подходящую именно для данной ситуации.

Мой интерес к пористым структурам появился после прохождения докторантуры, тоже в UCL, где я исследовала микроструктуры аккумуляторов и батарей, а в них электроды пористые. Мне было интересно – почему в некоторых местах у батарей происходит перегрев, а в некоторых, наоборот, они не сильно нагреваются.

Сейчас я работаю постдокторантом в Назарбаев университете, преподаю один-два предмета в семестр, а остальное время посвящаю своему исследованию. В науке очень важно, чтобы были условия для исследований и был ментор. Мой ментор смог за три-четыре года оборудовать нашу лабораторию по мировым стандартам, даже наши коллеги из Японии были впечатлены. Им понадобилось 15–20 лет на создание аналогичной лаборатории. Вообще, я считаю, что сейчас в Казахстане в Назарбаев университете самые лучшие условия для исследований.

Проблемы научных институтов в Казахстане связаны в основном с финансированием. Есть базовое и грантовое финансирование. Если выиграть грант не удалось, первыми уходят именно научные сотрудники, а не административный персонал, потому что оплата их труда не входит в базовое финансирование. Надеюсь, эту систему изменят. Есть институты и исследовательские группы, которые всегда выигрывают как местные, так и международные гранты, но это зависит от направления исследований. Начинающим учёным очень сложно эти гранты выигрывать.

Что интересно, в Казахстане много женщин в науке. Я думаю, что это связано с низким уровнем заработной платы. При этом у нас мало женщин-руководителей, ректоров. В науке, в общем, судят не по полу, а по достижениям, учёные в принципе менее подвержены предубеждениям. По моим наблюдениям, карьерный рост женщин прерывается с рождением ребёнка, созданием семьи. А пропуск даже одного года в науке сильно замедляет рост. Считается, что в науке всё спокойно, а на самом деле это очень конкурентная среда. Кроме этого, наука – это творческая сфера, в которой сложно забыть о работе, выйдя из лаборатории. Учёные много читают, ездят на конференции, проходят стажировки. А у казахстанских женщин так много бытовых обязанностей, что не каждая готова уехать на полгода, потому что семья, дети, да и в обществе осудят. Получается, что женщины до определённого момента участвуют в гонке, но потом сходят с дистанции.

При этом я столкнулась с очень интересной ситуацией в Киото, куда ездила, чтобы ознакомиться с работой на синхрофазотроне. Там в основном работают мужчины. И в здании хоть и есть женский туалет, им никто не пользуется, поэтому нет света и он никак не оборудован. В составе нашей группы было несколько девушек, и мы сразу поняли, что условия не адаптированы под женщин. Мы ниже мужчин по росту и элементарно не могли дотянуться до приборов или оборудования. Приходилось носить с собой повсюду стулья, хотя по технике безопасности должна быть стремянка. Но её не было, потому что в ней не было необходимости.

В инжиниринге очень мало женщин не только в Казахстане, но и по всему миру. Во время моей учёбы в UCL у нас был даже клуб женщин-инженеров. Почему-то нас много, когда мы учимся, иногда даже больше мужчин, но в научную сферу приходят единицы.