«А что, если мой грант – случайное везение?»: Психологические трудности, с которыми сталкиваются девушки-учёные

Manshuq

4 марта 2024

Приятно читать новости в СМИ о талантливых казахстанских студентах, которые благодаря усердию и академической или спортивной одарённости «попали» на учёбу по гранту в топовые вузы мира. Счастливчики, эти небожители теперь обречены на вечный успех. К сожалению, большинство из этих историй умалчивают о ментальной нагрузке обучения и трудностях эмиграции. Особенно остро эта тема касается тех, кто решил дойти до вершины образовательного Эвереста и продолжить исследования на докторантуре (PhD – стадия научной квалификации после магистратуры и бакалавриата). Хочется рассказать будущим молодым учёным о возможных психологических испытаниях, сопряжённых с докторантурой дома или за рубежом.

Это неудивительно, учитывая долгий забег за заветной степенью, отложенное поощрение за публикации и писательский блок, когда очень надо «производить знание», но не пишется. 

Май 2015 года – я прохожу онлайн собеседование на престижный грант Marie Curie Horizon 2020, покрывающий все расходы на три года докторантуры в Великобритании в Oxford Brookes University. На тот момент я ещё не в курсе, что это лучшая стипендиальная программа в Европе, которая покрывает все расходы на обучение и проживание, позволяет участникам посещать конференции в любых частях света и развивать академические навыки, благодаря стажировкам в Harvard University. Всё, что меня интересовало в 25 лет – интересная тема проекта и работы научного руководителя, почитав которые я поняла, что наше видение формирования национального строительства в Казахстане сходится. Два года докторантуры проходят в режиме «медового месяца», погружения в литературу, написание первых глав диссертации и оттачивания исследовательских вопросов и методологии. Я активно занимаюсь пилатесом, учу азербайджанский и готовлюсь к «полевым исследованиям», сбору оригинальных данных для анализа в Баку, Астане и Алматы. У меня практически полная свобода распорядка рабочего дня, необходимо только сдавать главы диссертаций и встречаться с научными руководителями. Изначально у нас установились дружеские и доверительные отношения, я систематически получала необходимые отзывы на написанное, что постепенно формировало мой образ мышления и научный опыт. На этом этапе я ощущала себя мега крутой молодой исследовательницей, полной энтузиазма и уверенности в себе.

Третий год, как и для большинства докторантов в социальных науках, стал «писательским», когда нужно завершить работу – сделать выводы по всему исследованию и изложить их в формате большого текста размером в книгу от 80 000 до 100 000 слов. В этот время меня настигла жутчайшая депрессия, продлившая «финальный писательский год» на долгих четыре года. Тяжёлому психологическому состоянию предшествовали объективные и субъективные причины. Окончание гранта ознаменовало необходимость искать новую работу в Оксфорде. Почасовая оплата семинаров в университете покрывала только треть расходов на жизнь и приходилось постоянно искать новую подработку. Сто заявок на разные административные и академические позиции в Оксфорде оказались безуспешными, я пошла работать в магазин одежды на High Street. Мой руководитель перешёл в другой университет, и я осталась без научного патрона и перспектив в своём университете. Так как моя карьера складывалась предсказуемо и удачливо до этого момента, я внутренне не могла долго принять меняющуюся реальность.

Идентифицируя себя исключительно с работой, я постепенно теряла себя, погружаясь всё глубже и глубже в депрессивное состояние. Будучи общительным человеком, я стала избегать компании людей, постоянно чувствовала подавленность, копился лишний вес. В голове мелькали упаднические мысли: «А что, если мне случайно повезло с грантом? Достаточно ли хороший я учёный? Хватит ли сил закончить докторантуру или честнее будет уйти?» Обесценивание прошлых достижений добавляло неуверенности в себе, а суровый внутренний критик сковывал потуги писать диссертацию. Всё, что радовало прежде, потеряло смысл. Мне было неуютно жить в «своей коже» и экзистенциональный кризис разрывал изнутри.

Как ни странно, помогла пандемия, благодаря которой я переехала домой в Алматы, в знакомую среду. Во время локдауна сформировалось онлайн сообщество центральноазиатских учёных. Мы встречались в зумах на дискуссиях и вели писательские марафоны. Ощущение плеча и общности дало понимание что мои трудности не уникальны, а встречаются на пути большинства молодых ученых из региона. Постепенно я вернулась к работе над диссертацией, заручившись позитивной поддержкой друзей и коллег.

Следующим шагом стал фитнес. Я записалась в ближайший спортклуб и стала регулярно его посещать. Я заметила, как улучшается настроение после тренировок. Я обрела новых друзей, и мы стали вместе ходить в горы. Мой фокус сместился с чисто интеллектуального на вопросы физического здоровья и внутреннего благополучия. Затем пришла замечательная работа в международном бюро по правам человека (Норвежский Хельсинский Комитет), которая показала, что у меня есть навыки и знания применимые в более широких областях помимо исследований. Эта работа позволила обрести утерянную уверенность.

Финальной стадией исцеления стало прохождение психотерапии. Я брала её онлайн, так было удобно и эффективно. Во время сеансов я соприкоснулась и прожила сложные эмоции, которые подавляла в себе на протяжении всей докторантуры – отчаяние, злость, разочарование. Согласно Фрейду: «Депрессия не признак слабости – это свидетельство того, что вы пытались быть сильным слишком долго».

Будет намного легче, если мы снимем костюмы суперменов, начнём признавать и проявлять свою уязвимость. Боль, раздражение – часть человеческого опыта, то, что делает нас по-настоящему живыми, а не психологически замороженными.

Благодаря психологу, я стала чаще прислушиваться к себе и гибче относиться к жизни и работе. Сейчас я стараюсь не «складывать все яйца в одну корзину», а по возможности разнообразить круг своих интересов и сфер деятельности. В моём случае эликсиром ментальной устойчивости для прохождения докторантуры стали три ингредиента: сообщество единомышленников, фитнес и новый опыт работы. В сентябре 2023-го я защитила диссертацию в ресурсном состоянии, полагаясь на новые точки опоры.

Докторантура – это не только технические моменты: как планировать тезис, изучать тему, выделять время и сидеть, и писать. Часто, когда рассказывают про тайм-менеджмент во время докторантуры, эмоции и отношения, которые являются важной частью жизни любого человека, упускаются. Уехав жить в другую страну и занимаясь наукой, я отдалилась от своего прежнего круга общения, и некоторых отношений. Есть ощущение, что стала «непонятной» тем людям, с которыми меня связывали дружеские и родственные отношения.

Решение подаваться на докторантуру я приняла быстро. Это был 2013 год, я училась на втором курсе магистратуры в КазНУ им. Аль-Фараби, когда увидела объявление о позиции на докторантуру в совместном проекте университета Цюрих и Макс Планк Института по социальной антропологии. В начале это объявление я не восприняла как подходящее для себя и перенаправила своим знакомым, кому может быть интересно. Но в одну ночь мне пришла мысль: «Почему бы самой не попробовать?» Я решила, что буду подаваться, затем написала мотивационное письмо, подготовила резюме и отправила. Это наверное как раз про то, что коучи говорят: «напиши, подай и забудь». В моём случае всё так и было.

Когда я поделилась новостью, что меня приняли на докторантуру, родители конечно были рады такому достижению, но и волновались – на тот момент мне было 24 года, что считалось в моём окружении «временем создавать семью, а не учиться». В контракте было написано, что докторантура продлится три года. Этим я успокоила их, сказав, что три года пролетят быстро: «Всего лишь в 27 лет я вернусь со степенью PhD». Но не так уж быстро я стала доктором, и не так просто было написать диссертацию длиною больше, чем 200 страниц.

Первый год докторантуры проходил в стенах университета Цюриха, где мы брали курсы по теориям и методам социальной антропологии. Параллельно я читала много по теме своей диссертации, работала над дизайном исследования, готовилась к полевому исследованию. Мне было очень интересно узнавать другие исследования, и слушать профессоров и других студентов антропологии. Я изучаю этническую идентичность в Казахстане, на примере того, как узбеки, казахи и қандасы из Узбекистана используют этнические обозначения в повседневном общении. Было интересно узнать, что похожие кейсы есть и в Японии, и в Африканских странах. Мы обсуждали разные контексты, и это давало понимание, что хоть кейсы специфичные, но проблемы универсальные.

Не успев адаптироваться на новом месте, я погрузилась в мир антропологии. Тогда я не думала, что мне было сложно – всё новое! Мне наоборот было интересно. Если за время учёбы, я больше начала сомневаться в себе, мой образ среди моих друзей, родственников и знакомых обретал новые оттенки «смелой и образцовой» девушки, которая «вышла из простой семьи и сейчас учится в престижном университете Швейцарии». Построение подобного образа другими – параллельный процесс, в котором ты особо не участвуешь. Мои ежедневные переживания были понятны только мне. В какой-то момент я поняла, что уже общаюсь с разными людьми на разные темы. Про сложности в докторантуре не поговоришь с подругой со школы или с родственником – им это просто непонятно. Поэтому у меня появились люди и темы для каждого.

Я приехала домой за месяц до пандемии, не зная, что я ещё останусь здесь долго. В итоге, я провела восемь месяцев в Шымкенте в родительском доме. Это самый долгий период моего нахождения дома после окончания школы. В это время я ещё не защитилась, дописывала главы и меньше всего хотела видеть людей и отвечать на вопросы «Когда защитишься?» или «Какие планы?».

Я старшая в семье и всегда активно участвовала в решении вопросов, которые касались моих младших братьев и сестёр, в том числе двоюродных. Меня всегда просили подсказать, помочь, поговорить, посоветовать, повести. Если раньше я всё это делала сразу по запросу, во время докторантуры я стала недоступной на такие просьбы. Кто-то это понимал, кто-то нет.

Я думаю, часто недопонимание вызвано тем фактом, что когда учёный «работает», он на самом деле сидит. Или стоит и думает, или сидит и пишет, или сидит и читает. Работа учёного часто не видна в физическом смысле. А «работа» у многих ассоциируется с «ходить на работу», а учёба с «ходить в университет». Во время пандемии моим местом работы стала одна комната в родительском доме. Пока я находилась в этой комнате, жизнь «кипела» в других комнатах. Гости могли приходить в любой момент. Иногда ты краем уха слышишь, что они обсуждают тебя. Ведь это же им непонятно, что молодая девушка большую часть времени находится в комнате и что-то пишет или читает. Время работы для меня, может не совпадать с ритмами жизни других.

Докторант живёт в другой временной рамке, где есть дедлайны. Там не важно, какой это день недели, какое число. Ты строишь себе временную рамку и двигаешься по нему. Но чаще эта временная рамка, которую ты сама себе построила, не соответствует временным рамкам твоих близких. Они возможно будут планировать отдых летом или на выходных. А ты в принципе можешь устроить себе отдых в середине недели, или в другое время в разгар учёбы. Это возможно создаст барьеры в планировании.

Во время написания диссертации какое-то время важно создать свои границы. Когда я писала основные главы своей диссертации я сократила уровень информации, которая доходит до меня. Общение было сокращено до уровня физических людей (оффлайн коммуникаций) и коллег, которые тоже пишут свои диссертации. Я, например, не вникала, что происходит в стране, какие новости у родственников, какие проблемы в семье. Я их предупредила, если что-то очень серьёзное не произойдёт и не будет вопрос смерти и жизни, не говорить мне о проблемах. Семья меня поняла. Главное, я им объяснила своё намерение. 

Я в какой-то момент отключала телефон полностью. Чтобы не прервать поток мыслей, день начинала без новой информации, не общалась ни с кем, не обсуждала новые темы. Утро должно было принадлежать мне полностью. Только после обеда, когда уставал мозг, я была открыта к общению с коллегами.

Глубокое погружение мне помогло на самом деле написать много частей диссертации. Но при этом я стала непонятной друзьям и родственникам, когда не объясняла причину отсутствия в социальной жизни. Когда нет контакта долгое время, они могут интерпретировать это по-разному. Кто-то подумает, что ты изменилась, кто-то подумает, что «стала высокомерной, и не хочет теперь общаться с нами. Но для меня важный урок – нужно донести своё решение изолироваться на определённый срок.

Иметь учёную степень Европейского университета – звучит многообещающе и круто. После того, как я проучилась два года в Университете Цюриха, моя супервайзерка получила постоянную профессорскую позицию в провинциальном и малоизвестном университете Фрибург в Швейцарии. Мы как-то сели обсудить мою научную работу, и она спросила меня, хочу ли я продолжать докторантуру в Цюрихе и получить диплом престижного университета. Она подумала, что диплом одного из топ-университетов мира обеспечит мне хорошую работу, когда я вернусь на родину. Тогда я вспомнила, зачем я поступала на докторантуру. А преследовала я цель читать много научной литературы.

У меня плохо с самодисциплиной, поэтому я тогда думала, что докторантура даст мне дисциплину. Ведь для этого необходимо взять обязательство написать научную работу, а для этого мне нужно будет много читать и писать. В докторантуре также очень важно иметь хорошего супервайзера, который доведёт тебя до защиты. Моя супервайзерка выполняла свои обязанности и поддерживала меня всегда – часто другие докторанты мне завидовали и говорили, что мне с ней повезло. Поэтому, я решила перевестись в тот же университет, куда уходила она. Мне важнее было защититься у неё, потому что я знала – она меня точно доведёт до защиты и всегда будет меня поддерживать. Также я вспомнила, что у меня есть гениальные друзья, которые не имеют дипломы из престижных западных университетов, и это не делает их менее крутыми, умными и обладающими знаниями.

Так я задумалась о своей цели – идти дальше в академическую среду. Я была в середине своей докторантуры: ещё должна была довести своё полевое исследование до конца, а потом уже проанализировать и написать работу. Вроде всё было, как я хочу. Тема моего исследования тоже было для меня новой и супер интересной, я бы даже сказала крутой: я изучала дороги и инфраструктуры.

Мне казалось, что критикуют меня лично, считают меня недостаточной, неспособной. Часто я воспринимала критику как необоснованную, как будто она высказана чтобы просто покритиковать. Из-за стресса я боялась показывать свои тексты одногруппникам и старшим коллегам. Когда профессорка спрашивала, как идут дела с письмом, есть ли какие-то черновые версии глав моей диссертации, которыми я могла с ней поделиться, чтобы получить обратную связь, я часто отвечала, что мои тексты сырые, и мне нужно больше времени.

Я не знаю до сих пор, почему так себя чувствовала. Может, это наслоение разных травм и событий, которые накапливались поколениями? Иногда я допускаю мысль о том, что тот опыт моих предков, как и многих других колонизированных народов, которым навязали веру в то, что они были отсталыми и неграмотными, и только колонизаторы принесли им свет – знания и цивилизацию, отражается в моей чувствительности к любой критике по поводу моих интеллектуальных способностей. Конечно же, я начитана о колониальных и постколониальных, субалтернных отношениях в проявлении власти. Может поэтому мне казалось, что моя нетерпимость к критике связана с поколенческой травмой? А может, и нет. Дело было в том, что я начала сомневаться в себе, в своих интеллектуальных и аналитических способностях. Начала сильно тревожиться перед каждой презентацией. А бывало, что я не хотела даже готовиться к своим выступлениям, потому что думала, всё равно будет не очень, и меня будут критиковать. Таким образом, я становилась менее уверенной в себе, в какой-то момент я начала перечитывать всё, что я читала первые годы докторской на иностранных языках, потому что мне казалось, что я не понимаю то, что читаю.

Ещё одним аспектом страха и сомнения в себе, своей научной деятельности было то, что обычно сложно объяснить участникам моих исследований, что такое антропология и что делает антрополог. История социальных наук и их практики в нашем регионе совсем отличается от той, которой мы обучаемся в западных университетах и практикуем. Например, смежная дисциплина к социокультурной антропологии у нас – этнография и этнология. В учебных заведениях Кыргызстана этнографы проходят обучение на исторических факультетах. Эта практика сложилась в советское время и с тех пор сохранилась. Стоит отметить, что исследовательские подходы этнографов отличаются от подходов антропологов, которые также полагаются на этнографические методы, предполагающие длительное взаимодействие и погружение в конкретное место. Однако этнографы посещают места проведения исследований на более короткий срок. Этнография, которой я занимаюсь, предполагает находиться в той местности, где я провожу исследование долгое время. Такое явление остаётся сложным для понимания многих участников моих исследований.

Я продолжала слышать вопрос о том, сколько времени займёт моё исследование. Дать определённый ответ я не могла, поскольку не знала, как долго мне придётся проводить полевое исследование. Большинство участников моего исследования не сталкивались с длительным пребыванием в исследовательском фокусе. Они были знакомы с волонтёрами Корпуса Мира, которые работали учителями английского языка в средних школах. Обычно государственные чиновники приезжали в деревню для инспекций, связанных с работой, а неправительственные организации проводили семинары. Такие рабочие визиты обычно длятся несколько дней или максимум неделю. Затем «гости» уезжают. Что касается меня, то я не попадала ни в одну из типичных категорий посетителей села. Тем более, должно быть, многие не могут вписать меня в рамки типичной женщины моего возраста в кыргызском обществе и более того – женщины из научной среды.

Из-за недоверия к моей страсти к науке и научным начинаниям со стороны ключевых людей в моих исследованиях, я ещё более теряла веру в себя. Мне было часто и обидно, и грустно, что приходится оправдываться за то, что люблю науку и хочу заниматься любимым делом.

Весенний семестр 2022-го я провела как приглашенная учёная в Университете Калифорнии в Риверсайд. Во время своего пребывания в этом университете я взяла семинар «Профессионализм в антропологии», на котором профессорка делилась своими знаниями и опытом о том, как построить успешную академическую карьеру в качестве антрополога. В одном из семинаров мы обсуждали наши страхи в качестве молодых учёных, и несколько моих одногруппников проговорили то же самое, что и испытывала. Тогда профессорка дала нам самые практические советы, как перебороть страх выступления перед разной публикой, на конференциях, лекциях или во время защиты диссертации. Она сказала, что самым первым делом нужно написать свою речь, распечатать, читать её в слух и репетировать перед зеркалом.

Другим очень важным опытом для меня было то, что я состояла в разных писательских и читательских группах с другими докторантами, где мы читали тексты друг друга и давали обратную связь, как и что на наш взгляд можно улучшить, и что у нас уже здорово получается. Кроме этого, в департаментах часто проводятся коллоквиумы для докторантов, гд можно презентовать профессорам, старшим учёным-коллегам, а также своим одногруппникам статьи или главы диссертации, над которыми докторанты ещё работают, но пока не знают, как доработать и в каком направлении развивать идею, анализ и дискуссию. Такие мероприятия помогают перебороть страх не только выступления, но и страх, чувствительность к критике. Лучше делиться черновыми вариантами и потом доработать, чем потом получать критику, когда ты думаешь что дописал свою главу или целую диссертацию.

Я начала принимать приглашения рассказать о социальных исследованиях и темах, касающихся социокультурной антропологии от разных молодёжных программ в Кыргызстане. Такие мероприятия дают мне возможность рассказать, чем занимаются антропологи и что такое антропология. А ещё я писала блог на кыргызском на такие же темы. С недавних пор я в своём подкасте «Илимзар» тоже начала новый сезон с введения в антропологию. Очень важной в науке, особенно в социальных науках, является связь с обществом. Если мы, социокультурные учёные, не будем рассказывать о своих дисциплинах простым языком и не будем делиться своими результатами исследований, нас по-прежнему будут воспринимать как подозрительных чужаков, даже в родном обществе.

Иллюстрация: Freepik