Мади Мамбетов: «Я хочу быть лучше»

Мади Мамбетов

27 апреля 2020

Прошлой осенью на одной конференции в Будапеште в перерыве между сессиями, во время перерыва на кофе, я разговорился с группой гражданских активистов из разных стран Восточной Европы на темы, которые нас всех волновали, в частности, гендерного равенства. Одна из моих собеседниц, хорватка, спросила, как я себя идентифицирую.

– I think I’m a pro-feminist («Думаю, я – профеминист»).

Она поблагодарила меня. За использование термина «профеминист», не за саму позицию (последнее автоматически подразумевалось). «Спасибо, что оставили женщинам право называться feminists», – пояснила она.

Этот случай подытожил для меня пару лет раздумий о самой терминологии, о том, как я сам хочу называться в качестве союзника всех борющихся за равноправие и против сексизма женщин и мужчин. Казалось бы, что в слове? Однако слова имеют значение, как показывает дискуссия о феминитивах, например.

Пять лет назад я всерьёз задумался о гендерном неравенстве, охватывающем весь окружающий меня мир, я смело назвался феминистом и начал много писать о феминизме. Мои тексты читатели воспринимали с большим энтузиазмом, и я был абсолютно уверен в своей правоте. Но, кроме жажды высказаться, меня охватывало и желание лучше изучить вопрос. И вот спустя четыре года я перестал писать о равноправии, сексизме, феминистической повестке где-либо, кроме своей страницы в фейсбуке. Потому что всё возрастающий объём знаний ясно показывал мне, что я недостаточно компетентен, чтобы высказываться.

И, наверное, надо сменить терминологию в отношении себя самого. Общего консенсуса в мире по поводу того, имеют ли право мужчины называться «феминистами» или это право имеют только те, кого тысячелетиями угнетали, нет. Лично я выбрал слово «профеминист».

Увидеть великую несправедливость во взаимоотношениях полов мне было куда легче, чем многим другим мужчинам, потому что я вырос вне типичной патриархальной системы. Меня с рождения окружали замечательные, сильные, добрые, умные, неординарные женщины, которые воспитывали меня, формировали мои взгляды, учили меня вещам, которые многим мужчинам незнакомы. В семье, на работе, в дружбе у меня всегда было больше женщин, чем мужчин. Меня никто не отгонял от кухонной плиты или от вязальных спиц со словами «Зачем тебе, ты же мужчина?» В семье мне не привили многих опасных стереотипов, никто не твердил, что мальчикам нельзя плакать. Я часто плачу, если мне хочется.

Но мир вокруг пропитан ценностями патриархального уклада от и до. Получить иммунитет от этого в семье невозможно – тот факт, что этот мир создан для мужчин и управляется ими, озвучивается всеми и отовсюду: в школе, с экранов телевизоров и кинотеатров, со страниц книг, устами каждой женщины, которая восхищается тем, что я умею готовить или гладить свои рубашки. И сейчас, на пороге сорокалетия, после пяти лет последовательного отстаивания своей профеминистической позиции я постоянно нахожу себя в процессе внутреннего отслеживания и контроля всех своих реакций, мыслей, манер высказывания и поведения.

И я всё время понимаю, что постоянно совершаю ошибки.

Так странно! Я, казалось бы, обеспечил себе максимально комфортные условия для того, чтобы выпасть из системы патриархального угнетения женщин. Холост, живу один – то есть нет риска и соблазна начать гнобить жену. Работаю фрилансером, оставив менеджерские позиции в СМИ, где у меня был бы соблазн злоупотреблять трудом своих сотрудниц. И всё равно, оглядываясь только на последний год, я вижу огромное количество неверных шагов и массу ущерба, который я наношу регулярно женщинам в своём окружении.

– Принимаю гостей, среди которых самая молодая – Катя. Подкалываю её тем, что она не предлагает мне помощи в уборке посуды со стола. Зачем? Я не люблю, когда кто-то мешается на моей кухне, никому не позволяю мыть посуду или готовить у меня, это моя территория. Но всё равно отпускаю какой-нибудь язвительный комментарий. Почему? Потому что подспудно жду, что она предложит – «она ведь девушка, она ведь младшая». 

– Сидим с группой друзей, среди которых моя старинная подруга Лена с её бойфрендом. Они вместе уже пять лет, но до сих пор не женаты. Подшучиваю довольно жёстко над этой ситуацией. Все смеются, но потом другая наша подруга отзывает меня в сторону и спрашивает: «Зачем ты это делаешь? Мне кажется, ей это неприятно». Я в ответ недоуменно бормочу, что «я же просто шучу».

Зачем я так шучу? Какое мне дело, это раз, и я в принципе верю в то, что институт брака в том виде, который сейчас существует, себя полностью дискредитировал. Потом понимаю, что верю в то, что Лене важно выйти замуж, и эти насмешки над её бойфрендом вроде как подталкивают его сделать предложение. Понимаю тут же, что эта позиция совершенно идиотская. А ещё понимаю, что: а) я не воспринимаю саму Лену как самостоятельную личность, выходит, если думаю, что она нуждается в моей такой «помощи», и б) выходит, я верю, что любая женщина хочет выйти замуж?!

Откуда это?

– Записываем с подругой Зоей нашу телепрограмму. Она хочет сниматься в пиджаке, я возражаю. Я с 95-го года работал на телевидении, я вижу, что этот пиджак выбивается из стиля других ведущих, плюс он сливается с фоном и к нему трудно прицепить микрофон-петличку. Да ещё мешковатый какой-то, ну вот зачем это? Бешусь, спорю с ней, сдаюсь – и на следующую запись она опять приходит в нём. Опять споры, лёгкие крики и прочий ненужный конфликт. Только после этой второй записи она мне гневно говорит, что надевала этот пиджак потому, что без него ей приходится выслушивать ненужные комплименты от съёмочной группы своей фигуре. Я об этом даже не задумался. А когда задумался, прислушался к себе и понял, что, кроме каких-то профессиональных соображений, я попросту свалился в нашу привычную норму: мужчина имеет право контролировать одежду женщины. Любой, даже просто подруги и коллеги.

– Три подруги, Эльмира, Гульнура и Марина, пришли в гости. У меня холодильник забит едой – я опять невротически наготовил горы еды, с которыми сам никогда не справлюсь. Начал потчевать – голодные гостьи с благодарностью отдали должное моим кулинарным трудам. Отведали и супа, и второго, и салат, пожалуйста, и «Да, давай-ка ещё мороженое, я у тебя заметила, когда ты морозилку открывал». Я, меча на стол блюда, приправил каждое ядовитыми похвалами здоровому аппетиту дам. Дескать, вот же молодцы, и то, что дело к полуночи клонится, и то, что купальный сезон через три месяца, никак вот не препятствуют тому, чтобы попросить добавки! Что за умницы!

Вот зачем это? К чему? Сам рыхловатый толстеющий дядечка, я отрицаю стандарты привлекательности из глянца – но не могу удержаться от комментариев, когда женщина «ест много». Плюс я люблю готовить для друзей и не люблю выкидывать пищу, а без моих гостий пришлось бы.

– На записи другой программы поймал себя на том, что прилагаю усилия, чтобы не перебить свою собеседницу, потому что мне кажется, что она говорит не совсем то, и мне надо высказаться, чтобы изложить её мысль яснее. Там же был собеседник мужского пола, которого я выслушивал без таких внутренних терзаний. Я перебивал обоих в итоге, но так и не смог разобраться, где лежит грань между моей абсолютно личной, для меня одного характерной чертой и патриархальной нормой менсплейнинга и ментерраптинга (mansplaining и manterrupting – термины, которые означают ненужное объяснение мужчиной женщине того, что она и так знает, и перебивание мужчиной женщины, что часто мужчины делают даже неосознанно).

Вообще, самым суровым испытанием последних лет для меня стало переключение с позиции говорящего в позицию слушающего. Притом что меня многие считали неплохим слушателем и деликатным собеседником. Это богоданное право каждого мужчины говорить и быть выслушанным настолько въелось в мою натуру, что мне приходится прилагать особые усилия для того, чтобы не говорить в присутствии женщин просто потому, что надо что-то сказать, а то как-то странно…

– Поссорился недавно с подругой Люсей из-за того, что в довольно резкой форме предложил ей сделать паузу в отношениях с мужчинами, дескать, ты всё время находишься либо в поиске, либо в строительстве, либо в поддержании отношений. Тебя саму не изматывает это? Утешаю себя мыслью, что высказал всё это в ответ на вопрос, а не стал соваться сам со своим бесценным мнением. Но сейчас пытаюсь распутать клубок своих мотиваций. Правда ли я думаю, что ей следует взять паузу? Ведь, вообще-то, поиск любви ничуть не сделал её менее эффективным профессионалом. Или это во мне прорывается вшитая глубоко в самую мою суть идея о том, что женщина должна пассивно ждать принца и вообще быть минимально сексуальна? Ответ всё ещё не найден, но понятно одно: даже за моим прогрессивным фасадом скрывается целая бездна предрассудков, стереотипов, диких представлений о женщинах, которые работают на уровне рефлексов и над которыми сознание не всегда имеет контроль. Умом я прекрасно понимаю, что это всё – страшная дичь, я не верю в эти установки, я знаю точно, доподлинно, с необходимыми научными фактами и статданными, если нужно, что они неверны, но ум не успевает вовремя включиться, рефлексы срабатывают автоматически.

И мне очень стыдно. И этот постоянный труд, постоянная слежка за самим собой и постоянное разочарование в самом себе – всё это очень утомительно.

Но иначе нельзя. Потому что мы должны быть лучше. Я должен быть лучше. Я обязан практиковать то, что проповедую. Особенно в эту эпоху великого тектонического сдвига в общественном сознании, когда исправляются великие несправедливости предыдущих веков. Я хочу быть лучше.

Получается не всегда, получается плохо. Это вовсе не означает, что надо перестать стараться.

P. S.: Перед моими подругами, чьи имена, разумеется, изменены из соображений конфиденциальности, мне остаётся только извиниться. Девочки, простите меня!

Коллажи Азизы Киреевой