Мы хотели мальчика, но на писюн денег не хватило, или Как живётся феминисткам в Казахстане

Ульяна Фатьянова

11 марта 2020

В более просвещённом и свободном Бишкеке провокаторы сорвали феминистический марш. Участницы и участники обвиняют местную полицию (у них это всё ещё милиция) в пособничестве националистам из «Кырк чоро» и нарушении едва ли не всех законов страны и международного права, а спустя два дня вместе с другими жителями столицы выходят на митинг против насилия (их поддержали даже милиционеры из Нооката).

На фоне ситуации в соседнем Кыргызстане алматинский марш в защиту женских прав выглядит особенно удивительным. Ведь всего лишь в прошлом году наши активистки, получив целую пачку запретов на проведение каких-либо акций 8 марта, отправились митинговать в Бишкек. В этом году тактика изменилась: активистки поставили акимат в известность, что марш будет; акимат перед началом шествия в мегафон покричал, что это незаконно и лучше разойтись; и примерно 200 человек спокойно прошли по улицам города с плакатами и громкими лозунгами. Никого даже на профилактическую беседу не вызвали, не говоря уже о провокациях и задержаниях.

Однако говорить о победе демократии, здравого смысла и даже отдельно фемдвижения ещё рано. Как сказала одна из участниц дискуссии, состоявшейся вечером после марша: «Давайте будем честными, у нас пока ещё всё херово». Я не хочу быть голословной и никого ни в чём убеждать. Я хочу показать вам монологи спикерок этой дискуссии и попросить составить своё мнение о том, как выглядит феминизм в нашей стране и есть ли у него шанс на светлое будущее. Тем более что организаторка вечера – известная активистка Вероника Фонова – позвала крайне разносторонних и интересных женщин. Из их речей можно получить ответы на самые основные вопросы: как защищали права женщин на заре независимости, чего добилась новая волна активисток, есть ли место в феминизме лесбиянкам, «нормальным» женщинам и подросткам, с какими проблемами сталкиваются женщины и что может помочь их решить.

25 лет назад слово «феминизм» не произносилось, это было ругательство. Я начала работать в ООН в 1995 году – тогда мы в основном использовали фразу «гендерное равенство». Но и она всё время вызывала смех даже среди парламентариев и министров. Они говорили «тендер» вместо «гендер» и хихикали. Министр здравоохранения не мог произнести слово «презерватив» и говорил «изделие номер два».

Это начало нашей независимости и выхода из совкового мышления. Моё агентство, более узкоспециализированное, занималось репродуктивными правами. Тогда многие вообще не понимали, что это за права такие и кому они нужны. Говорили: «Чего вы хотите? У вас всё есть». Через несколько лет открылось первое гендерное бюро, а потом – организация UNIFEM. Это дало толчок развитию прав женщин. Первая национальная комиссия по делам семьи и женщин была создана, кажется, в 1998 году. И её возглавила женщина-министр без портфеля – хоть у неё и не было министерства, она участвовала во всех заседаниях кабинета министров. Тогда у страны ещё денег своих не было, поэтому все очень сильно следовали тому, что им говорили доноры. Ещё не было нашего нефтяного десятилетия, во время которого мы растеряли все навыки. Велось очень много проектов по продвижению прав женщин. В начале 2000-х появились первые кризисные центры и начали разрабатывать два закона: по профилактике домашнего насилия и равным правам и возможностям. Но эти законы ходили туда-сюда в парламенте почти 10 лет. Их не хотели принимать, всё время говорили, что у нас нет неравенства. Помню, в тот момент министром юстиции была Загипа Балиева, и она смеялась: «Чего вы хотите? Что, у нас по каждому насилию должен быть отдельный закон?»

Но всё быстренько приняли перед 2010 годом – когда Казахстан должен был председательствовать в ОБСЕ. Эти законы и сегодня очень рамочные: они толком не исполняются, нет механизма их реализации. Реального продвижения гендерного равенства не произошло. Время от времени, конечно, делались некие шаги, похожие на подачку. Например, поставили женщину-госсекретаря. Это чуть ли не второй человек в стране, но никто толком не помнит фамилию этой женщины (речь идёт о Гулшаре Абдыкаликовой, которая занимала этот пост с 11 ноября 2014 по 25 февраля 2019 года. – Прим. ред.).

В 90-е годы выделяли много грантов для женского движения, и под них было создано много НПО. Они до сих пор существуют. Когда кончились нефтяные деньги, эти НПО пересели на государственные соцзаказы, заняли эту нишу и не стали туда допускать никакие новые движения. Думаю, это десятилетие застоя отбросило назад всё то, что мы сделали.

Но теперь у нас есть новая волна. То, что мы сделали за последние три-четыре года, женские организации не могли сделать на протяжении 25 лет. Причём без денег. Однако нам всё ещё нужно стараться изменить дискурс, особенно в масс-медиа. Президент в своём послании сказал: «Женщины, вы хранительницы очага». Альянс женских сил на своих пресс-конференциях говорит: «Женщины – хранительницы очага». Пока этот дискурс не изменится на точку зрения, что мы все полноправные члены общества, имеющие одинаковые права вне зависимости от пола, расы, сексуальной ориентации и так далее... Это всё время будет вызывать какие-то сомнения. Мне до сих пор говорят: «Тебе скоро на пенсию, а ты всё какими-то глупостями занимаешься». Но если у тебя есть позиция, занимайся этим, не обращай внимания.

В 2016 году я начала читать разных российских блогерок, которые писали о феминизме и бодипозитиве. В течение следующих трёх лет я себя идентифицировала как феминистку, но такую, знаете... латентную. В 2019 году я поняла, что идеи, которые продвигает феминизм, действительно отзываются в моём сердце, и перестала этого стыдиться.

Раньше я думала, что политика – это депутаты, Акорда и всякое такое. Но после отставки Нурсултана Назарбаева я стала копать вглубь и узнавать больше. После акции «От правды не убежишь» я окончательно убедилась в том, что мне это интересно, и начала делиться в своих постах разными социальными темами, которые касаются политики напрямую. Высказывала своё мнение, делала репосты – то есть начинала с киберактивизма. Потихоньку я стала знакомиться с другими активистками и активистами, ходить на митинги. Самым первым был санкционированный митинг гражданского активиста Альнура Ильяшева, который 36 раз подавал заявление в акимат. Тогда я поняла, что мне очень близко это единение людей.

Интересоваться активизмом я начала в конце девятого класса. Тогда никто из моих одноклассников или учителей не знал об этом. В июне 2019 года я решила побриться налысо. Изначально это было просто желание попробовать что-то новое, но потом я привязала это к акции «Такырбас» Берназир Колмырза – суть в том, что ты бреешься налысо в поддержку наших политических заключённых. После этого одноклассники и знакомые начали писать мне сообщения типа: «Зачем ты это сделала? Зачем суёшь свой нос туда, куда не нужно? Политика – это очень грязное дело, и оно точно не для подростков». Но для меня это важно, и я считаю своим гражданским долгом продвигать эти идеи.

Потом я заново побрилась – для видео. Для учителей это был шок: ну, знаете, гендерные стереотипы о том, как должна выглядеть девушка, как должна одеваться. 1 декабря выложила видео годичной давности, где мой друг бросает снежки в плакат Нурсултана Назарбаева, когда он ещё был президентом. Видео стало вирусным, а в школе мне конкретно прилетело. Меня вызывали к директору, грозились отчислить. Было большое давление со стороны сверстников – они меня осуждали за моё якобы необдуманное решение самовыразиться. С тех пор у нас не очень хорошие взаимоотношения с ними.

Но я учусь в двух школах – обычной государственной гимназии и частной английской. Вторую я обожаю. Там нас учат критическому мышлению, выступать на публике и открыто выражать своё мнение. Некоторые учителя поддерживают и разделяют мою позицию. Конечно, есть те, кто осуждает, – и это абсолютно нормально. Но поддержка всё же перевешивает. А ещё мне очень повезло с моей семьёй. Они очень поддерживают и разделяют мои взгляды. Они немного против веганства, но это нормально. Думаю, это (активная гражданская позиция. – Прим. ред.) мне в какой-то степени передалось от мамы. Она журналистка, раньше освещала политические акции.

Нужно менять что-то уже сейчас. Даже если завтра примут закон и мы сможем справедливо сажать насильников в тюрьмы, ментальность общества так сразу не изменить. Поэтому я уверена в том, что во всех школах, детских садах и академических заведениях нужно вводить сексуальное воспитание. Оно очень тесно связано с феминизмом. Нужно с ранних лет объяснять ребёнку, что его или её тело неприкосновенно, что никакой человек не имеет права к нему прикасаться. Нужно объяснять, что такое презервативы, что такое спланированная беременность. Это очень важно. Наше общество будет меняться, если мы начнём с наших детей и племянников.

Мне часто с высоты своего возраста говорят, что все мои убеждения – это подростковый максимализм. Отчасти это правда так. Но почему человек только по критерию возраста может дискриминировать меня и не считаться с моим мнением? Сейчас я уже забила на эйджизм, потому что сталкиваюсь с ним реально каждый день. Стоит пропускать его мимо. Если каждый раз обращать на это внимание, сил не будет. Если ты хочешь отстаивать своё мнение и продвигать какие-то идеи, лучше сфокусироваться на ровесниках, на новом поколении.

Нам нужна видимость и репрезентация ЛБТК-женщин (лесбиянок, бисексуалок, трансгендерных и квир-женщин. – Прим. ред.). Мы ощущаем все виды дискриминаций и угнетений: начиная от простых шуток, буллинга и двойных стандартов и заканчивая групповой дискриминацией и физическим насилием. К счастью, до геноцида дело ещё не дошло. Есть политическая дискриминация, социальная, дискриминация в образовании, профессиональной сфере. Меня могут не принять на работу или уволить, даже если я хорошо справлялась – только потому, что я лесбиянка.

В Казахстане гомофобия и другие фобии, касающиеся ЛТБТИК-сообщества, до сих пор имеют место быть. Помните случай в «Есентай молле»? Человек просто снял поцелуй двух девушек и посчитал правильным выложить это видео в соцсетях. Есть такая теория, что диктатуре свойственна гомофобия. Она является инструментом управления толпой и направления её гнева на угнетённые меньшинства. Это могут быть этнические меньшинства, ЛГБТИК+ или женщины. У нас, если ты гей, тебя насилуют не только физически, но и морально – это очень сложно. О настроении общества в нашей стране говорит и недавнее исследование фонда Фридриха Эбберта о ценностях казахстанцев. Да, в своём отчёте они использовали слово «гомосексуализм» – это не совсем корректно, когда его исключили из списка психических расстройств ещё в далёком 1990 году. Но по результатам исследования, отношение к ЛГБТИК+ стоит наравне с негативным отношением к наркоманам, алкоголикам и преступникам. Мы даже чуть выше. То есть среднестатистический казахстанец или казахстанка предпочтёт жить по соседству с наркоманом или преступником, нежели с представителем ЛГБТИК-сообщества. Мне кажется, это многое говорит о том, как мы себя чувствуем. В том числе в контексте феминизма.

Я пришла сегодня, чтобы любая казашка, которая сидит в селе и вдруг начала осознавать, что ей нравятся женщины, не думала, что она ошибка системы, не человек и плод грешности. А просто приняла себя. Если государство говорит, что ЛГБТИК-людей нет, это не значит, что нас нет. Мы всегда были и всегда будем.

Казахстану нужно смотреть на опыт других стран – они ведь тоже когда-то были на этой стадии, но смогли дойти к тому, чтобы права человека не оставались на бумаге, а действовали на практике. Первое, на что стоит обратить внимание, – законодательство. В нашем обществе всегда нужно произойти какому-то пиздецу, чтобы на это обратили внимание. Так быть не должно. Мы хотим изменить закон о сексуальных домогательствах, криминализировать домашнее насилие. Когда эти законы будут приняты и будут работать, можно будет рассматривать другие вопросы, которых у нас в стране очень много. Феминизм, активизм и политика – они всегда наравне, они идут вместе.

Когда мне было лет шесть, я спросила у мамы, как я появилась. Вас нашли в капусте? Что ж, вам повезло. Меня купили в магазине, и не просто так. Сейчас никакого хейта в сторону мамы – она была молодая и тоже не знала... Но она тогда указала моё место: «Вообще мы хотели мальчика, но на писюн денег не хватило». Потом у меня началось половое созревание и я подумала: «Они сэкономили тогда, но сейчас я хорошая инвестиция – мяса становится больше». Я всегда не понимала, почему девочка – это какая-то демоверсия мальчика, более дешёвая. Типа, если нет денег на апельсины, покупаешь мандарины.

Когда мне было 17, мою подругу ударил парень из-за герпеса на губе – решил, что она ему изменяет. Это увидели дружинники, его скрутили и началась потрясающая эпопея, Шекспир бы плакал. Этот мальчик, конечно же, гордость семьи, учится в академии и вообще такой молодец. Но есть у него небольшой недостаток – он бьёт своих девушек. И вот нам, соплячкам, которым по 17 лет, какие-то его взрослые пацаны говорят «Ну чо вы? Пусть она его простит, чего жизнь ломать парню? Он же не убил её». Тогда я поняла, что женщину здесь не считают равной.

Но если бы года два назад меня поздравили словами «Милая Улпан, оставайся украшением нашей жизни», я бы сказала: «А, ну супер, не зря хожу к косметологу». Тогда я могла сказать, что если мою знакомую второй раз избил парень, наверное, дело в ней, она доводит человека. Я знала, что парень может подойти к тебе, потрогать за грудь или шлёпнуть, и ему за это ничего не будет. Мне было окей в этой реальности.

Потом я попала в информационный водоворот, стала знакомиться и общаться с людьми, писать о феминизме. И мне всё равно было как-то неуютно: «Опять эти женщины! Когда они уже успокоятся? Хочешь водить машину – води. Что тебе ещё нужно?» У меня была такая позиция: я не феминистка, но я за права женщин. И так я ходила очень долго.

А сегодня у меня каминг-аут. Я впервые в обществе говорю, что я феминистка. Однажды, стоя у зеркала, я подумала: «Блин, а что за херня? Почему я не могу в этом признаться? Почему я считаю, что эти девочки-феминистки сами по себе, а я не такая? Я и мальчикам нравлюсь, и девочкам нравлюсь, и феминисткам нравлюсь». Но на всех стульях нельзя усидеть. Это исторический момент, когда уже пора или крестик снять, или трусы надеть.

Я всем кажусь интровертом. Но у меня на работе есть привычка – прятаться в туалете, я там успокаиваюсь. И вот в один из таких моментов я слышу диалог:

– Слушай, Жанна, а почему ты не красишься?

– Не хочу.

– Как не хочешь?

– Ну вот так, просто не хочу.

– А для себя?

– Я для себя и не хочу.

А я сидела в своей кабинке и думала, что вот в этом моя задача. Объяснить. Для некоторых девочек феминистки – это какие-то отбитые существа, которые бегают, кричат и чего-то непонятного хотят, не бреются. Моя задача сделать так, чтобы эти девочки понимали, что тебе не нужно быть известной певицей, чтобы заявить о харассменте. Что если тебя кто-то оскорбил, ты тоже можешь об этом сказать. Потому что есть суперпростая и очевидная причина – ты человек.

Я признаю, что я не самая ярая активистка и не самая включённая феминистка. Но я хочу, чтобы мои движения и посты были проводником для девочек, которые считают себя нормальными, но за права женщин, в мир феминизма.

Куда сегодня идёт вся эта история с феминизмом? Во время марша, когда все эти прекрасные женщины шли и кричали «Умри, патриархат!», я увидела ребёнка. Он спрашивал у папы, что происходит. Отец потупил взгляд и сказал: «Не знаю». Вот куда это всё идет – пока никто не знает, что происходит. Я тоже не всегда понимаю, но счастлива, что мы перестаём молчать. Мы ещё не просвещённое и прогрессивное общество, где каждая женщина может пойти в полицию и ей там не скажут «Когда убьют – приходи...» Ребята, давайте будем честными, всё херово у нас пока ещё.

Но я воспринимаю феминизм как защитный костюм. Как у тех ребят, которые борются с коронавирусом. Этот защитный фиолетовый костюм просто ведёт нас через всё дерьмо, которое происходит каждый день, и помогает выжить в этой неблагоприятной среде. Он должен вывести нас в тот мир, где женщины, мужчины и вообще все существа на Земле имеют равное право на свободную жизнь, на свободное будущее. Я искренне хочу, чтобы каждый не просто всё это пассивно послушал, но пришёл домой, рассказал своей сестрёнке, маме, брату, друзьям. Если вы начнёте об этом говорить, тогда это куда-то пойдёт. Что-то сдвинется, если каждый встанет со стула, даже если это будет неприятно, наденет хрустящий фиолетовый защитный костюм и пойдёт разгребать это дерьмо.

Я за такие изменения, чтобы в небесной канцелярии и мальчики, и девочки стоили одинаково. Чтобы не платить за писюн больше. Я за то, чтобы все наши тела и все наши души стоили одинаково.

Фотографии предоставлены автором статьи