Рассказ «Чужие воспоминания» 

Аида Калиева

5 февраля 2024

Я ощущаю запах грязной воды и слышу кваканье лягушки. Я чувствую, как моя рука что-то ищет, но я ничего не вижу. Прохладный ветер прикасается к моей вспотевшей шее и мурашки бегут по телу. Вдруг я осознаю, что веки мои опущены. Я открываю глаза и вижу арычную воду, куда и тянулась моя рука. По воде плывёт палка, воткнутая одним концом в какое-то растение. «Кукла»… проносится слово у меня в голове, и я почему-то понимаю, что это её так хотела достать моя рука. Я наклоняюсь к арыку и, опираясь одной рукой на землю, тянусь всем телом за уплывающей от меня куклой.

– Гайша! – слышу я строгий голос позади меня, – что ты делаешь?! Умереть хочешь?

Сердце моё начинает колотиться, и я быстро оборачиваюсь. Передо мной стоит мужчина невысокого роста и смотрит на меня. Я хочу сказать, что он ошибся и я не знаю никого с таким именем, но вовремя вспоминаю его. И себя.

– Моя кукла, дада, я пытаюсь её достать, – отвечаю я.

Мой отец подходит ближе и встаёт рядом. Он смотрит в воду, и я надеюсь, что он достанет куклу для меня. Но он поворачивается к арыку спиной и берёт меня за руку.

– Запомни, Гайша, никогда не позволяй шайтану себя обмануть. Он хочет, чтобы ты упала в воду и утонула. Ты ещё совсем маленькая. Не забывай: бережёного Бог бережёт.

Говоря это, он смотрит прямо в мои глаза. Я чувствую важность его предостережения и киваю, глядя на него так же пристально. Он улыбается, и паутина морщин появляется в уголках его глаз.

– Иди, нарви себе ещё одуванчиков: сделаем тебе другую куклу.

Я киваю и радостно бегу к одуванчику, которого первым увидела.

Сорвав одуванчик, я оборачиваюсь посмотреть, насколько отстал мой отец, но улыбка сползает с моего лица, когда я не обнаруживаю его нигде, а вижу лишь чем-то усеянное поле, которого тут не было. До этого ясное небо вдруг оделось в серое, а в руках вместо одуванчика я держу какую-то зелень. Сквозь звон в ушах я улавливаю равномерный ритмичный звук и осознаю, что здесь я не одна. Я поворачиваюсь в ту сторону, откуда исходит звук, и вижу женщину. Она, согнувшись, вырывала сорняки.

– Извините, Вы не видели моего папу? – спрашиваю я, но в голове тут же проносится образ незнакомого родного лица.

Женщина отвечает, не поднимая голову:

– Мне откуда знать? Уже на работе, наверное. Ты работай давай. Видать, дождь начинается: скоро домой нужно будет.

Я смотрю на свои руки и узнаю растение, которое держу: это ботва моркови, а я с мамой подрабатываю на поле. Мне 16 лет, и меня не зовут Гайша.

– Жулдыз, ты чего стоишь? Давай-давай, шевелись! Остальные не придут, кажется, из-за погоды, да и нам пора домой. Пока песенки споём и быстро закончим эти два ряда до начала дождя, – говорит мама и начинает петь песню на незнакомом мне языке.

Поёт она песню весёлую, покачивая головой в такт, и я ловлю себя на том, что следую её примеру. Так мы и работаем бок о бок: вырываем сорняки с помощью тяпки и веселим себя песнями из маминого детства.

– Это мне дада когда-то пел дунганские песни, – смеётся мама, – я и сама не помню точный перевод.

– А твоя мама учила дунганский?

– Не видела, чтобы она говорила на нём, но кто знает. С Маржан-бике я не была сильно близка.

Я вижу, как мама перестаёт работать, и мне хочется что-то сказать ей, но я не нахожу слов. В это время начинает лить дождь, и, притворно причитая, мама машет рукой в сторону деревни, и мы бежим, смеясь, под плачущим небом.

Холодный воздух причиняет боль моим лёгким, заставляя замедлить мои движения. Я трясу головой, стараясь избавиться от непонятных образов, и концентрируюсь на том, что сказала мне прибежавшая из моей деревни соседка: «Они забирают твоего мужа и сына. Поспеши, а то не успеешь». Я снова бегу быстрее и сразу же падаю. Вид испачканной юбки выбивает из меня первые слёзы. Не стоило мне уезжать к родителям… особенно сейчас. Снова, собрав волю в кулак, я быстрыми шагами иду в сторону деревни, силуэт которой уже проглядывает за горсткой редких деревьев.

Поначалу кажется, что ничего не изменилось с моего отъезда утром. Но я кожей чувствую взгляд знакомых. Они не спешат со мной поздороваться. Я быстрыми шагами, иногда переключаясь на бег, иду к своему дому в конце главной улицы.

– Где они? – кричу я соседу Ахмету.

Он поджидает меня перед воротами и, замешкавшись на мгновение, идёт навстречу.

– Успокойся, Маржан. Все будет хорошо, верь в лучшее.

– Куда их забрали?! – кричу я ещё сильнее, поняв, что их здесь уже нет, – почему меня не дождались?

– Им нужен был он и искать тебя никто не собирался, – Ахмет опускает глаза.

– Сына… сына-то почему не оставили?

– Да кто их знает, по какому закону они действуют. Забрали и всё. Он… обещал отправить письмо первым делом, как доберётся до места назначения, – тихим голосом заканчивает Ахмет.

Я понимаю, что он и сам не верит собственным словам. Кажется, словно ком в горле застрял и я вот-вот перестану дышать. Надежда начинает покидать меня.

– Говорят, отсюда их на запад переселяют, но могут и на север отправить. Тебе остаётся лишь ждать, – почти шепчет он, всё ещё не поднимая глаза.

Я падаю на колени, и слёзы ослепляют меня. Я слышу вой и не сразу понимаю, что он исходит из меня. Ахмет берёт меня за плечи, резко поднимает на ноги и трясёт.

– А ну, перестань, – шипит он, – никто ещё не умер. Езжай к родителям и жди от мужа вестей.

– Я останусь здесь, – дрожащим голосом проговариваю я, – буду ждать дома.

Не уверена, кого и что мне остаётся ждать: мужа ли, смерти ли.

– Не глупи, они всё забрали. Здесь ты скоро будешь голодать.

Я убираю его руки со своих плеч и слегка жму их в знак благодарности. Потом я иду к себе домой, лишь качая головой на дальнейшие попытки переубедить меня. Дома уже нет скота, и другие ценные вещи, скорее всего, тоже забрали, но я ни на что не обращаю внимания. Усевшись на скамейку, я закрываю глаза.

– Подождите пока здесь, доктор скоро Вас позовёт.

Я вздрагиваю от неожиданного голоса и открываю глаза. В нос ударяет запах антисептика и хлора, а глаза ослепляет яркое солнце из окна. На щеках чувствуется влага, и тыльной стороной ладони я вытираю следы слёз. Глубоко выдохнув, я стараюсь унять дрожь в теле: я будто только осознала, для чего я здесь. Некоторое время я сижу, закрыв уши руками в попытке заглушить поток мыслей. Мне не понять, что мне самой хочется. Если родные узнают – позор мне! Да, правильное решение я приняла. Мать может заболеть, все отвернутся, как бы я одна справилась? Ещё один глубокий выдох. Я кладу руку на живот, начинаю гладить его, и на удивление это успокаивает меня, будто рядом сидит моя мама и убаюкивает перед сном, обещая, что всё будет хорошо. Я улыбаюсь абсурдности моих фантазий: моя мать не из тех, кто проявляет чувства к собственным детям. И вдруг меня накрывает сильное желание стать той самой мамой, которая заботится о своём ребёнке, занимается им и всегда звонит, чтобы узнать, хорошо ли он доехал. Это желание теплом растекается по моему телу, дрожь проходит и появляется уверенность, что со мной и ребёнком всё будет хорошо, что родные меня поддержат и примут и что моё решение ещё не поздно поменять.

– Можете пройти, – медсестра оставляет дверь открытой для меня.

Я беру свою сумку и, не предупредив врача, иду в сторону выхода.

После пробуждения мой сон был сразу же забыт и отложен на одну из пыльных полок моей памяти. Ближе к вечеру я вспоминаю кое-какие отрывки из него и радуюсь, как и любому сну, где меня посещает моя бабушка. Смутно припоминая образы мамы с тётей, я с удивлением понимаю, что видела во сне и маму своей бабушки. Я подхожу к зеркалу, смотрю на прикреплённую там фотографию бабушки и шепчу как заклинание: «Снись почаще».

Иллюстрации: Венера Кан