Зачем и о чём «ARTиШОК» ставит камерную оперу?
11 апреля 2019
«ARTиШОК», в очередной раз оправдывая своё название, выводит этот жанр на казахстанскую театральную сцену. Новый спектакль уже сейчас, за месяц до премьеры, не похож ни на что из того, что театр делал раньше. Но в то же время он очень артишоковский: странные инструменты, какофония звуков, непростые темы, непривычный подход. И конечно, коллаборация: вместе со штатными актёрами на сцену выйдут музыканты ансамбля «Игеру», а работать с мифологией им помогал этнограф, филолог и фольклорист Кайрат Жанабаев. Что интересно, у спектакля нет режиссёра, художника и композитора. Есть только авторская постановочная группа, участники которой никак себя не выделяют, – Александр Маноцков, Галина Пьянова и Антон Болкунов.
За коммерческий успех оперы артишоковцы почти не переживают: продажи уже стартовали, приглашения на фестиваль получены даже раньше, чем закончился разбор партитуры. Но в ответе на простой вопрос «Чем для вас стал «Ер-Тостик»? вдруг вскрылись гораздо более глубокие и отдалённые от театра переживания.
управляющий директор театра
Любая традиционная опера в своё время была революционной. И то, что мы изобретаем сейчас в Алматы всей командой, конечно, будет вызывать споры и сопротивление. Но это очень интересно – вместе создавать что-то уникальное и важное. И конечно, мы хотим, чтобы это был репертуарный спектакль. Чтобы люди приходили, разбирались в материале. Ничего не стоит навести шумиху и сделать пару показов. Все сбегутся, но завтра об этом забудут. Это большая работа – играть такой материал постоянно, говорить с публикой на такую тему и в таком формате. И самое сложное в этом – не дать команде разбежаться, потому что у всех свои графики.
Зачем «ARTиШОК» всегда выбирает такие странные для нашего зрителя жанры? Это же невероятно – быть этим самым мостиком. Ребята, в мире уже паровоз несётся, откройте глаза! В современном мире, в современном театре происходит столько всего, а мы этого не видим. Потому что находимся на таком географическом удалении, не имеем теперь ни частных, ни государственных фестивалей. У нас нет адекватной реакции на то, что происходит в мире, мы варимся в своей кастрюле. Современное искусство отражает то, как меняется весь окружающий мир – экономически, политически, социально. И ты не можешь его не отражать. Мы – адекватная команда, которая понимает: это те средства, которые могут встряхнуть и нас, и зрителя. Пусть это будет непонятно, вызывает ментальное отрицание. Но, блин, это же невозможно – жить удобно. Сидеть на удобных стульях и смотреть удобные спектакли, которые ты понимаешь. Это наш сознательный выбор: если мы видим что-то, что может нас изменить, мы готовы принести это на сцену и говорить: «Услышьте нас. Поверьте, это того стоит!»
российский композитор
Современная опера всё чаще находит пристанище в театрах, которые считаются драматическими, – потому что встречная эволюция происходит именно там. Никакой вид театра не существовал вечно, и даже Шекспир играл древних римлян в современной ему английской одежде. Современность и актуальность – единственное, что всегда было в природе театра. В этом запахе новизны и какого-то электричества часто сходятся новая опера и новый театр, который раньше назывался драматическим. Оркестр и голоса бельканто уже давно перестали быть обязательными атрибутами. Опера – это театр, который записан в партитуре. Это ставит некие рамки, но и даёт больше свободы.
Казахская культура – великая. Как и любая другая, которой посчастливилось сохранить свои сокровища. Эти сокровища, с одной стороны, национальные, а с другой, – это уникальный способ прикосновения к чему-то общечеловеческому. В «Ер-Тостике» очень многое основано на прачеловеческих, протокультурных математических формулах и числовых константах. Это очень мощный солярный сюжет. Есть Ерназар – Солнце, центр, хозяин вселенной. И есть планеты, которые вокруг него вращаются, – его сыновья. Середина происходящего, очень важная лично для меня, – это тембр кобыза.
В современной музыке есть сильное тяготение к неоднозначности тембра, который всё время находится в процессе становления, саморазрушения и снова рождения. В оперном театре поверх партитуры можно играть вообще другой спектакль. Я с огромным интересом жду того, что сделают с партитурой Галя и Антон.
главный художник театра
У идеи поставить этот спектакль – очень странный путь. Я невероятный фанат мистического хоррора, а все современные фильмы этого жанра корнями из сказок и древних мифов. Живя в Казахстане, я никогда не ощущал этого пласта, не слышал таких поверий. Русские – да, но не казахские. Создалось ощущение, что никакой мистики на этой земле не существует. Я очень долго пытался выяснить, есть ли у казахов такая культура, и найти какие-то источники. Дико печально, что нет внятных научных работ на эту тему. Потом один знакомый сказал мне, что корневой миф – это «Ер-Тостик». Это основополагающая одиссея, в которой персонаж путешествует по мирам и в которой заключён весь мистицизм казахского народа. Когда я перечитал эту сказку, у меня возникла в голове мысль, что это похоже на мистический вестерн. Я рассказал об этом в театре, и таким образом случился зачин всей этой истории. Сейчас в спектакле от хоррора остаётся только то, что написано в самом тексте.
Спектакль не драматический, не визуальный и не пластический. Потому что музыка – это особенный носитель информации, через который очень чётко можно почувствовать субстрат казахской культуры. А мне очень хочется как можно больше понимать про культуру, в которой мы существуем. Её запах, вкус, цвет. Если взять европейскую культуру тысячелетней давности и современную – они выглядят совсем по-разному. Но и то и другое – культура страны. В Казахстане у нас есть только «та» культура, современной нет. Мы её придумываем, создаём, пытаясь преодолеть провалы.
Мне изначально очень хотелось увидеть достойное произведение современной казахской культуры. Кайрат Нуртас? Да, это её часть. Но это немного не то, понимаете. Я – это тело. У меня есть палец и есть мозг, но они неравноценны. Если отнять палец, я буду я. Но если отнять мозг, то уже нет. Есть какая-то высокая, глубинная культура, а есть обывательская, которая нас если и ведёт куда-то, то не в глобальных масштабах.
Так что «Ер-Тостик» для меня – это глубокая исследовательская работа, которая отчасти всё равно упёрлась в фантомы.
художественный руководитель театра
Всегда удивительно, как возникает идея в театре, – это импульс, к которому подключаются все остальные. Раз, и ты чуешь, что там интересно. Над спектаклем работают почти пятнадцать человек, и у каждого слово «Ер-Тостик» откликается по-разному. Это крутой материал, крутая история. Лично для меня, как для Гали Пьяновой, это трагедия. Может быть, многие её не увидят, несмотря на заложенный в музыке драматизм. Но всю мою гражданскую злость, всё моё отчаяние я переношу в «Ер-Тостик».
Зачем мы так мучительно выживаем в степи? Чего мы хотим – приблизиться к Богу или от него отдалиться? Почему у нас ничего не растёт вверх? И это не только о растениях: не создаётся какая-то вертикаль, разговор с небом такой сложный. Почему ничего не закрепляется корнями? Географические особенности диктуют особенности геополитические. Почему только Байтерек – то самое мировое дерево из мифа, соединяющее верх и низ, – может являться проводником? Почему только птица Самрук может тебя спасти, и больше ничего? Это мои вопросы, которые я переношу в пространство сцены. Мы все сейчас в состоянии «А может, покатиться дальше?» Но и там, куда мы прикатились, тоже не пускают никаких корней и вверх очень трудно расти. Это всё для меня «Ер-Тостик». Это то, почему я так подключилась к этому материалу.
А музыку выбрали потому, что мы музыкальный театр, мы очень её любим. Мне кажется, ни один казахстанец не может существовать без музыки. А ещё потому, что российский композитор сам вдруг выбирает кобыз из огромного количества музыкальных инструментов. Я очень люблю кобыз. Потому что это наша ментальность, он создан народом. Народ у нас такой – терпеливый. Мы молчим и даже плакать себе не разрешаем. Бредём, кочуем и молчим. А кобыз плачет за нас.
А опера потому, что Александр Маноцков – композитор, с которым очень везёт работать, и человек, находиться рядом с которым – очень большое человеческое счастье. Он сам вселенная, большой мастер, у которого надо учиться. И он пишет оперы. Это вообще очень высокий жанр. Музыка над нами всеми – над всеми цехами, литераторами и театром. Хочется быть чуть-чуть выше, хотя бы на час времени. Кстати, это очень жёсткий формат. Партитура звучит час и двадцать минут. Она не может звучать час двадцать три или час тридцать пять, как бы я ни делала собачьи глаза и не спрашивала: «А где же нам играть?» Это очень крутой шанс избавиться от собственных штампов, и это очень важно сейчас для меня. И для команды, с которой я работаю, думаю, тоже. Возможно, я сейчас слишком драматична и трагична. Всё-таки вестерн – жанр отстранённый. Но добро обязательно победит зло. Я сейчас за это борюсь.