Невыносимая лёгкость неумения: как я перестала превращать хобби в проекты
19 ноября 2025
Иногда кажется, что взрослеть – значит сузить жизнь до того, что у тебя хорошо получается. Если ты плохо поёшь, не пой. Если плохо танцуешь, не танцуй. Если не знаешь нот, не подходи к ним. Годы проходят, и вдруг обнаруживаешь, что живёшь в узком коридоре навыков, которые считались «приемлемыми». Всё остальное вытеснено, заглушено или стыдливо спрятано.
Со мной было именно так. Любила музыку, но не пела; мечтала танцевать, но не делала этого; думала о кружках, которых никогда не было там, где я росла, и тихо завидовала тем, кто умел делать вещи, которые я себе не позволяла.
Но этой осенью много всего случилось, и я начала свой year of tries – год проб, ошибок и позволений. Другими словами, это год, когда я сознательно разрешила себе быть плохой в чём-то. И оказалось, что в этом есть не только свобода, но и удивительная лёгкость, которую невозможно получить другим способом.
Я всегда любила музыку. В детстве я даже участвовала во всяких конкурсах вроде «Әнші балапан», но однажды услышала, что у меня «нет слуха». Фраза, сказанная мимоходом, превратилась в диагноз. На концертах Молданазара, на которые я так мечтала попасть, я обычно стояла молча, потому что боялась нарушить чужую гармонию своим голосом. Караоке? Вроде это должно быть чем-то весёлым, но для меня походы туда были полны тревог, потому что нет смысла брать микрофон в руки, если ты не умеешь петь.
И вот я приехала в Штаты и (сама не понимаю как) оказалась в хоральном коллективе Northfield Youth Choir. Меня спросили «Ты знаешь свой голос?», и я ответила «У меня нет голоса. Я очень плохо пою». Они улыбнулись и поставили меня в сопрано.
Пение на английском оказалось сложным из-за медленных рождественских песен, моментов, где надо длить слова night или light, задерживая дыхание, и нот, которых я никогда не умела читать. На первой репетиции я молчала. Просто пыталась не мешать. Но потом женщина по имени Эми наклонилась ко мне и сказала: «Я тебя не слышу. Попробуй громче».
Психологи называют это «повседневным творчеством» (everyday creativity) – состоянием, когда человек занимается чем-то не ради успеха, роста или достижения, а ради самого процесса. Исследования Рут Ричардс показывают, что такие занятия буквально делают нас устойчивее к стрессу, улучшают эмоциональное благополучие и усиливают чувство смысла. То есть быть плохой в пении – это не провал, а нормальный человеческий опыт. Это позволяет голосу звучать свободно, без давления быть «хорошим» или «правильным».
Танцы – это вообще отдельная история. В моём детстве мне регулярно говорили «Ты плохо танцуешь» и хвалили других – отца, младшую сестру или одноклассниц. И эти слова и мысли прилипли. Я никогда не выходила танцевать на той, не ходила в клубы, избегала праздников, где нужно двигаться под музыку, и если мы с друзьями собирались где-то, то я бежала за телефоном, чтобы снимать то, как они танцуют, и быть занятой этим делом. Казалось, что моё тело и движения – это что-то, что лучше спрятать.
Но этой осенью, оказавшись в маленьком американском городке, где никто не знал моей биографии, я решила попробовать балет и степ. Купить туфли для степа и пуанты в двадцать пять? Записаться на занятия, где половина студентов занимается с детства? Это звучит как анекдот, но я всё равно пошла. Большинство уроков – это провал, потому что я отстаю, путаю комбинации, теряю баланс или забываю, куда ставить ногу. Иногда получается одно движение, и я чувствую себя гениальной. Но чаще просто счастливой. Потому что я делаю то, что себе всю жизнь запрещала.
Есть и ещё другой важный момент – телесность. Антропологиня танца Джудит Ханна пишет, что танец – это не техника, а «публичное заявление о праве на собственное тело». Когда семья, школа или окружение говорят ребёнку, что он «плохо танцует», у него отнимают не навык, а доступ к телу, которое должно быть спрятано. Это формирует не отсутствие пластики, а присутствие стыда. И в американской танцевальной студии, где никто не сравнивает и не оценивает, моё тело действительно впервые перестаёт быть объектом наблюдения. Оно снова становится моим – и не для демонстрации, а для существования. Это не про плие и не про прыжки, это про возвращение того, что долго было заблокировано.
Я думаю, что то же произошло и с пением. Дело не в том, достигаю ли я нужной ноты, а в том, что я позволяю голосу звучать, хотя когда-то его «заставили замолчать». В феминистских концепциях это называется «возвращением телесной агентности», reclaiming agency, возможностью действовать, звучать, двигаться и занимать пространство, несмотря на чужие представления о том, как я должна существовать.
Кто-то показывает свои кривые акварели, кто-то выкладывает неритмичные танцы или первые попытки сыграть несколько аккордов, кто-то поёт так, как умеет, без фильтров и попыток звучать профессионально. Во всех этих видео и текстах повторяется одна мысль: неумение – не стыд, и удовольствие можно получать не только от идеально спетого, нарисованного или выполненного дела. Можно быть неровной, неопытной, неидеальной и всё равно продолжать делать то, что хочется. И чем больше я это смотрела, тем яснее понимала, что мой опыт не уникальный, потому что вокруг происходит заметный сдвиг, и это потому, что люди устали от требования что-то уметь и стремятся вернуть себе право на процесс, а не результат.
Если ты рисуешь, то тебе советуют брать заказы. Если читаешь, предлагают вести книжный блог или записывать сторис с рецензиями. Если начала танцевать, рекомендуют снимать видео о «прогрессе» и выкладывать их в соцсетях. Любое занятие будто бы должно приносить пользу, внимание, лайки или новые навыки. Хобби должны быть правильными, оформленными и видимыми. И в этом мире, где удовольствие должно быть продуктивным, а навык монетизируемым, право быть плохой в том, что делаешь, выглядит как акт сопротивления. Делать что-то только потому, что тебе приятно, но не приносит ни денег, ни достижений, ни социального веса, – значит вернуть себе пространство, которое культура давно пыталась отобрать.
Исследователи это состояние называют возвращением к «бесполезному времени». Дженни Одделл в книге How to Do Nothing пишет о ценности «немонетизируемого внимания», Анна Хелен Петерсен пишет о выгорании как следствии превращения каждой части жизни в задачу, а Одри Лорд разбирает наслаждение как форму выживания. В этом контексте мои занятия балетом, хор или катание на коньках – не просто бесполезные хобби, а возвращение времени, которое принадлежит только мне. Да, это время неэффективное, непродуктивное, но глубоко моё, и я рада, что трачу его на себя, и наслаждаюсь этим!
Но быть плохой в чём-то – это не только протест. Это ещё и эстетика, и новая форма идентичности. В современной культуре заметна усталость от идеальности, и на смену ей приходит интерес к героиням, которых лучше всего описывает формула «почти, но не совсем». Фильм «Милая Фрэнсис» (Frances Ha) стал одним из ключевых примеров: Фрэнсис танцует хуже всех, не попадает в ритм, проваливает прослушивания, теряет работу, живёт хаотично, но остаётся собой. Для меня этот фильм о том, что можно быть посредственной в том, что любишь, и всё равно продолжать любить.
Критики нередко объясняют феномен Фрэнсис тем, что она – портрет «потерянного» поколения, уставшего от стремления к совершенству. Но дело не только и не столько в поколении. Проблема глубже, и заключается она в том, что искусство, движение, голос и творчество слишком долго считались территорией «профессионалов». Нам постоянно говорили «Если рисуешь, будь художницей», «Если пишешь, будь писательницей» или «Если танцуешь, иди в академию искусства». И если ты не «великолепна», не «талантлива» и не «достаточно хороша», то лучше бросить и заняться чем-то серьёзным. Но «Милая Фрэнсис» предлагает альтернативу и говорит, что можно быть плохой в танце и при этом живой. Можно быть неидеальной и всё равно быть настоящей. Именно за это я так люблю этот фильм.
Стоит ещё отметить, что мы сейчас живём в эпоху, которую многие называют hobby renaissance, то есть в переводе на русский «ренессанс хобби». После нескольких лет глобальной тревоги, пандемии, выгорания, бесконечных дедлайнов и кризиса продуктивности люди стремительно возвращаются к «бесполезным», но приятным занятиям вроде вечеров некрасивых картин, хоров для тех, кто не умеет петь, медленного рукоделия, балета для взрослых новичков и TikTok-трендов со «странными мелкими поделками». Эти сообщества строятся на удовольствии, а не мастерстве. Их участники не стесняются неумения, а, наоборот, делают его частью групповой культуры. И в этом случае тоже мой опыт – часть этого культурного сдвига и показатель того, как сильно общество устало от идеальности и снова учится быть живым.
Мне нравится думать, что пение, танцы, катание на коньках и попытки заново узнать собственное тело – просто часть моей жизни сейчас. Не проект, не путь к результату, не новая дисциплина, а тихие занятия, которые каким-то образом делают мои дни легче. И если через год мне всё ещё будет хорошо в этом пространстве, где можно быть начинающей, – значит, оно действительно моё.