Асель Баймуканова: «Мы сами, учёные, занимаемся популяризацией науки» 

Сания Булаткулова

20 января 2025

Я родом из маленькой деревни Урунхайка на берегу озера Маркаколь. Здесь познакомились мои родители и прошло моё детство. Мама работала учительницей, а отец Миргалий Баймуканов занимался изучением и сохранением эндемичного вида восточно-маркакольского ленка. Я росла, наблюдала за его работой, наслаждалась местными пейзажами невероятной красоты и заинтересовалась биологией.

Выбирая будущую профессию, я хотела пойти по стопам отца, но он был против – считал, что быть учёным непросто. Для нас с сестрой он хотел другого пути. Но она всё-таки выбрала эту сферу и стала гидробиологом. А я выбрала иностранную филологию. После окончания университета я не знала, чем хочу заниматься, и отец предложил попробовать себя в качестве видеомонтажёра.

Он понимал, что освещать актуальные проблемы экологии лучше через научно-популярные фильмы, и привлёк меня. Я самостоятельно научилась монтажу и в 2013 году поехала в поле закреплять свои навыки. Мне не очень нравилось снимать, но безумно хотелось посмотреть, как работают учёные. В первое время было довольно трудно, и мои первые полевые поездки были не самыми лучшими. Но я знала, что вернусь. Я почувствовала себя полевиком и полюбила всем сердцем полевые будни. Так, меня это зацепило и много лет я документировала будни учёных и ездила в экспедиции.

В 2013 году собиралась команда наблюдателей за каспийским тюленем на ледоколах на Каспий. Я попросилась в эту команду. Так я оказалась на Каспии, отработала несколько недель. И на следующий год меня тоже взяли на полевые работы по изучению миграции каспийского тюленя. Это в основном касалось отлова животных и постановки спутниковых меток для изучения миграции животных. Я не была готова посвящать себя полностью науке и брать на себя такую ответственность, но материал приходилось собирать из-за участия в полевых работах.

С 2015 года начались казахстанские исследования каспийского тюленя. Я вошла в группу исследователей и помогала своим коллегам собирать материал. Через два года отец предложил мне попробовать себя в качестве научного сотрудника и начать вести выбранное направление. Я отказалась, потому что думала, что это не для меня. И достаточно долго избегала погружения в науку. В 2018-м всё же поступила в магистратуру и выбрала направление «экология». Мне было интересно наблюдать за поведением этих животных. Плюс у меня собралось много материала. И я решила попробовать себя в качестве этолога.

Материал я начала собирать с 2015 года, потому что занималась съёмками животных. В 2020 году я получила Master Degree, и через несколько лет после защиты мне сказали, что я готова к PhD. Сейчас я занимаюсь больше наукой, чем научно-популярными фильмами.

Мне кажется, самая большая трудность состоит в недостатке финансирования. Государство даёт небольшие деньги на проведение исследований и срок в три года. Для зоологов, экологов и тех, кто занимается наукой о жизни, трёх лет недостаточно, чтобы выявить проблемы и сделать сильный научный материал.

Сегодня уделяется больше внимания прикладным исследованиям, а не фундаментальным. Фундаментальные – это в первую очередь теоретические исследования. Они направлены на получение новых знаний о мире, а не на решение конкретных практических задач. Фундаментальные исследования тоже проводятся, но тоже ограничены тремя годами. Это очень короткий срок для хороших результатов. Рекомендации, составленные учёными после длительных научных исследований, не учитываются. Они проходят мимо, и это очень грустно, потому что это большой труд.

Другая трудность заключается в постоянных ограничениях. В этом году мы не можем подать заявку на конкурс по грантам, потому что в прошлом году уже принимали участие. Эти ограничения сильно влияют на работу научной среды, и создаётся впечатление, что специалистов просто не уважают. Голоса учёных практически не слышны в нашей стране. И все эти проблемы очень сильно влияют на выбор рода деятельности и профессиональное развитие.

Я знаю, что у нас выделяется 0,75% от общегодового ВВП на науку, совсем маленькие деньги. Долгое время научные специалисты пытаются добиться хотя бы 1%, потому что денег действительно не хватает. 

Требования для получения гранта не основаны на опыте специалистов. Для химиков, математиков и специалистов социально-гуманитарной сферы единые требования, хотя есть большие различия в каждом направлении.

Я, как биолог, понимаю, что за три года мы сможем только найти каспийского тюленя. Этого времени очень мало, потому что каспийские тюлени мигрируют по всему морю и выбирают разные острова для залегания. Добраться до них нелегко, поэтому исследования выходят очень дорогостоящими. Собрать материал для научной статьи, а потом её рецензировать – всё это требует большого труда и много времени зоолога. Объяснить эти нюансы людям, которые никогда не были на полевых работах и не изучали животных, трудно.

На изучение численности животных нужно минимально пять лет. Учёный исследует размерно-возрастную структуру, количество самок и самцов и учитывает изменчивость климата и его условия. Требуется много данных, чтобы занести их в коэффициент расчёта и провести исследование качественно. Моим коллегам, изучающим питание тюленей, для запуска проекта нужен задел. В определённое время исследователь должен собирать данные и рыбный материал, проводить биоанализ, составлять коллекции и атласы, чтобы понять, какие найдены отолиты (ушные камешки для равновесия рыб). То есть трёх-четырёх лет будет недостаточно, чтобы узнать, чем питается животное.

Если мы говорим о каспийском тюлене, такие факторы, как изменение климата, регрессия моря, рыболовство, сокращение ледового покрова, загрязнение и беспокойство со стороны человека, сильно влияют на вид. Животные постоянно сталкиваются с проблемами, потому что мы воздействуем на их среду обитания. Непрерывные исследования необходимы, чтобы отслеживать состояние популяции и видеть картину целиком.

Я не могу выделить никаких привилегий у экологов. В других странах наука, особенно по биоразнообразию, развивается точно так же. Все учёные сталкиваются с одними и теми же проблемами – они могут десятилетиями изучать что-то и к ним не будут прислушиваться.

Мы ездим на международные конференции, и иногда участие в них спонсируется. В случае отсутствия проекта или ограничений исследователи оплачивают поездку сами, а это большие финансовые затраты. Вместо того чтобы копить деньги на личные нужды или путешествия, учёные откладывают их на участие в конференции. То есть вкладываются в свой профессиональный рост.

Мы хотели запустить краудфандинг на нашем сайте, чтобы люди могли отправлять донаты, но пока на это нет времени. У нас нет PR-отдела, SMM-специалиста или мобилографа – тех, кто бы занимался нашими социальными сетями. Поэтому мы сами, учёные, занимаемся популяризацией науки. Я отнимаю время у науки, но рассказываю о том, чем занимаюсь, почему это важно, чтобы больше людей об этом знали. Я верю, что это принесёт пользу.

Очень мало людей идут учиться на эколога с желанием заниматься наукой в будущем. Найти людей, которые горят этим, – ещё та задача. Развитие специалиста также во многом зависит от руководителей и институтов. У нас не хватает преподавателей с практикой. В нашем Институте гидробиологии и экологии работают специалисты своего дела, которые могут поделиться своим опытом. Однако есть преподаватели, которые никогда не были в поле, не проводили исследования, поэтому возникает вопрос – как они могут научить студентов чему-то интересному и новому? В моём институте в основном работают молодые учёные, которые росли с нуля. Они пришли после бакалавриата, упорно работали и стали достаточно сильными специалистами в своей сфере. И всё благодаря тому, что ими постоянно занимались.

Мне кажется, я научной деятельностью занялась только потому, что могу ездить в поле. Как-то коллеги спросили меня, зачем им брать меня с собой, если я не собираю свой материал? Ответ на этот вопрос стал для меня определяющим фактором, и я твёрдо решила заниматься наукой. Я полевик до мозга костей. Исследовательские вопросы, понимание того, как тюлени адаптируются, что у них происходит, наблюдение за животными и тем, какие изменения претерпевает Каспий, – все эти вещи меня увлекают.

Иногда я задаюсь вопросами: «Зачем я этим занимаюсь?», «Почему я пошла в эту сферу?» Могла бы жить по-другому и не волноваться о глобальных проблемах. И всё равно понимаю, что счастлива быть на своём месте. Мне не нужны дорогие вещи или драгоценности, я могу находить радость в чём угодно и наслаждаться тем, что делаю.

Фотографии предоставлены героиней материала