Жанар Нурлыбек

13 апреля 2021

Назгуль – моя самая близкая подруга, с которой мы дружим с тринадцати лет. Мы как в «Бригаде» – с 8-го класса вместе. Вместе прошли огонь, воду, медные трубы и жизнь на окраине маленького городка в 90-х.

Сколько помню Назу, она всегда была красивой, милой, ухоженной и очень аккуратной. Обожала наряжаться и всегда готовила свои вещи с вечера. Гладила платья и даже колготки подбирала по цвету. Назгуль для меня была адептом красоты и моды, чаще всего именно от неё я узнавала о новинках в бьюти-индустрии и фешен-отрасли. Приезжала к ней в гости в Караганду, и она меня записывала на какой-то невероятный дизайнерский маникюр или водила в магазин, где продавались необычные украшения.

И я почему-то всегда была уверена, что Назгуль будет работать либо в сфере fashion, либо в бьюти-индустрии, или же будет заниматься ювелирными украшениями – будет нести красоту в мир и массы.

Но, к моему удивлению, она начала строить карьеру в корпоративном секторе – в банковской сфере. А ведь банк – это то место, где особо не нарядишься, где есть определённый дресс-код.

В качестве вступления хочу добавить, что порой путь к себе, своему предназначению проходит через испытания. Да ещё и уверенность в себе нас иногда покидает из-за определённых жизненных обстоятельств.

Проснувшись утром 3 января 2013 года, я увидела около двадцати пропущенных звонков от Назкиной старшей сестры и моих сестрёнок. Кроме звонков были и сообщения от них, что Назке очень плохо.

Ничего не понимая, я перезвонила и услышала, что простуженной Назгуль накануне стало совсем плохо и её забрала скорая.

Степень своего шока я даже не могу передать. На другом конце продолжают говорить, что куда-то пропало её легкое и вообще врачи рекомендуют семье быть сильными и готовиться...

Я ничего не могу понять: как куда-то может пропасть внутренний орган и к чему именно готовиться? Потом я, конечно, поняла, что имелось в виду...

У меня были паника и истерика. Я бегала по дому, плакала и не знала, что делать. Родители мои постоянно приговаривали: «Бедняжка, ещё худенькая она такая, хрупкая. Лишь бы выкарабкалась!» На семейном совете мы решили, что я должна прямо сейчас выезжать в Астану. И вне зависимости от того, как сложатся обстоятельства, должна быть там.

Быстро собрала свои вещи и в тот же день выехала в столицу.

Это было очень страшно. Ехать и думать, что ты, возможно, даже не успеешь попрощаться со своей самой близкой подругой. Полночи я провела то в коридоре, то в тамбуре, то в туалете. Всё время плакала, но боялась испугать соседей по купе. И спать ложиться боялась. Думала, что только усну и вдруг придёт сообщение с печальным известием.

Я думала о том, что это несправедливо, если из жизни уйдёт такая вот молодая, красивая девушка, которая ещё ничего толком в жизни повидать не успела. Писала её старшей сестре Асеме: «Как дела? Какие новости?», а в ответ: «Всё плохо, Жанарка! У неё заражение крови началось».

Четвёртого утром я приехала и начались, с одной стороны, очень медленно тянущиеся дни, и с другой – очень динамичные, когда нужно было срочно что-то делать с кровью. А её брали у Назки, которая лежала в одной больнице, и везли на очищение в другую больницу, по другую сторону Ишима. А потом везли назад, и надо было успеть влить её обратно, пока она не свернулась.

Так прошли четвёртое, пятое, шестое января. Вроде динамика была хорошая, лёгкое, наконец, развернулось, но состояние всё равно было стабильно тяжёлым.

Седьмого января, на православное Рождество, Назка пришла в себя после пяти дней, проведённых в коме.

Мой путь к себе начался 2 января 2013 года, когда мне было 28 лет. Так сложилась жизнь, что я тяжело заболела и попала в больницу. Мне диагностировали двухстороннюю тотальную пневмонию.

Я была в реанимации, в искусственной коме, а врач сообщил моей семье: «У неё отказало одно лёгкое. Мы ничем не можем помочь. Готовьтесь». Наверное, в такой ситуации нормальная реакция близкого человека – это слёзы, истерика или любое другое выражение боли. Но не для моей родной сестры Асемы.

Моя сестра сделала всё возможное, чтобы в буквальном смысле выдернуть меня с того света. И ей это удалось. Врачи собирали консилиум, назначили реанимационную терапию, подключили необходимые аппараты, а сестра доставала все лекарства, которые были мне нужны. Сделали всё возможное и невозможное, и меня спасли. Но обо всём этом я узнала чуть позже, когда вышла из комы.

7 января, православное Рождество. После пяти дней искусственной комы я пришла в себя. Открыв глаза, обнаружила себя в большой белой комнате, в больничной кровати, а вокруг одни сплошные белые халаты. Вспомнила, что я в больнице.

Прошу её позвонить домой и говорю ей, что очень сильно хочу вишнёвый сок. Она звонит и говорит моим родным, что я очнулась, а я даже издалека слышу радостные вопли на той стороне провода. Один только Всевышний знает, через какой ад им пришлось пройти за эти пять дней в ожидании меня.

И я в тот момент ещё не знала, что мои близкие и друзья приехали из разных городов поддержать мою семью и помочь. Не знала я и о том, что люди для меня искали врачей, сдавали свою кровь, собирали деньги на моё лечение. Мои коллеги в Астане и Алматы, мои коллеги с прошлых мест работы, мои друзья, мои родственники, друзья моих друзей, знакомые и незнакомые люди – все-все-все помогали моей маме, моей сестре и, конечно же, мне.

Не знала, что будут осложнения, что будут и врачебные ошибки, их бестактность и алчность. Не знала я, что хороших людей и врачей всё же больше. Меня в итоге оперировали лучшие врачи нашей страны. И я выздоровела. Мне повезло.

Четырнадцать месяцев продлилась моя борьба за жизнь и здоровье. Я провела месяц в реанимации и долгие месяцы в разных больницах.

14 февраля, День всех влюблённых. День, когда люди дарят друг другу открытки в форме сердечек. А мне в этот день делают операцию на открытом сердце.

Помню тогда, после четырёх дней в реанимации теперь уже кардиохирургического центра, меня перевели в палату и поставили передо мной обед. Я помню, как сильно хотела есть. Глазами вижу свою еду – вот же она стоит передо мной, а руку поднять, чтобы ложку взять, не могу.

Сил нет совсем. Истощённая, сорок два килограмма при росте 173 см. Плачу сильно, прошу Всевышнего, чтобы мама пришла сейчас. И понимаю, что мама не придёт, ведь в хирургию никого не пускают.

Но небеса меня услышали! Не проходит и пяти минут, как в палату заходит моя мама! Оказывается, ей всё-таки разрешили переночевать со мной. И это был один из самых счастливых дней в моей жизни!

Но и на этом моя история не заканчивается. Снова и снова интубация и ИВЛ. Снова медикаментозная кома. И как следствие – осложнения в трахее. Шесть месяцев трубка торчала прямо из моего горла.

И для того, чтобы говорить и чтобы меня было слышно, мне нужно было закрывать это отверстие рукой.

Снова и снова госпитализации.

Надо ли говорить о том, что я не могла самостоятельно ходить, вставать с постели, держать ложку, принимать душ? Три месяца после операции на сердце надо было спать только на спине, на которой пролежни проели мясо до кости, и поэтому лежать на спине не представлялось возможным. У меня были повреждены голосовые связки, поэтому говорила я шёпотом или просто писала от руки.

Я многое не помню, моя память, видимо, блокирует эти воспоминания.

Но я помню, как меня привязывали к кровати, чтобы не вырвала трубку ИВЛ из горла. Помню, как лежала с кляпом во рту, чтобы не перекусить трубку. Но всё же однажды ночью я бессознательно высвободила одну руку и вырвала трубку из горла. Какое было облегчение! Без инородного тела в шее! Правда, недолго длилось моё счастье – утром меня снова интубировали. Дышать-то сама я всё равно не могла.

Я могу бесконечно долго рассказывать о самом лучшем кардиохирурге страны и его самом лучшем на свете кардиохирургическом центре. О том, что до сих пор дружу с медсёстрами реанимации, они приходят ко мне в гости. О безграничной вере в дружбу и то, что хороших людей в нашем мире всё-таки больше. О том, как я осталась жить благодаря силе любви, молитвы и неравнодушию. Но сейчас я хочу рассказать о любви к себе и найденному пути к своему предназначению.

В послеоперационный период во время восстановления кроме физических сложностей было сложно психологически. Время, проведённое в больницах, и многочисленные шрамы на теле повлияли на моё восприятие себя.

Я всегда считала себя красивой. Я росла с этим ощущением, с этим чувством. И когда была маленькой, папа меня сильно баловал. В буквальном смысле носил на руках. Папа дал мне столько любви, что этого запала мне хватало на многие годы моей взрослой жизни. Это давало мне опору.

И у меня всегда было много поклонников. Я буквально росла с ощущением собственной красоты. Я всегда восхищалась своим телом. Я была уверена в своей женственности и сексуальности. Я была уверена в своей внешности.

И вдруг в 28 лет, в самом расцвете своей женской красоты, я в зеркале вижу поперечный шрам после операции на открытом сердце и зашитую дыру в горле.

Я рыдала. Я впала в уныние. Я была в депрессии. Мне было больно смотреть на своё отражение.

Я прикрывала свой шрам на шее красивыми платками и шарфами. Даже целую коллекцию из пёстрых платков собрала. И научилась повязывать шарфы и так, и этак, и бантиком.

«Да кому я теперь нужна!», «Кто меня такую полюбит?», «Как я теперь выйду замуж?» – эти вопросы одолевали меня каждый день. Кроме того, как личность, как профессионал я себя тоже не чувствовала уверенно. Всё-таки два года у меня ушло на больницы и лечение.

Но я вытаскивала себя потихоньку. Пока была на больничном, не сидела сложа руки. То броши делала, то печенье пекла и продавала через инстаграм. Заказывала из Китая разные интерьерные мелочи и перепродавала их. А потом вновь вышла на работу, но снова в корпоративный сектор – начала работать на «Казпочте».

Однажды, рассматривая своё отражение в зеркале, я вдруг подумала: «Это ведь навсегда. Мои шрамы со мной отныне навсегда. И они всегда будут напоминать мне о том, что я выжила, я смогла, я сильная. Так почему же я их так стыжусь? Что же мне теперь – всю жизнь саму себя стесняться? Ведь жизнь у меня одна, и жить я её собираюсь насыщенно. И я больше не хочу тратить свою энергию и время на переживания по поводу шрамов.

В общем, это был очень честный, вдохновляющий и откровенный разговор с самой собой. Ведь для того, чтобы меня кто-либо полюбил такой, какая я есть, в первую очередь это должна сделать я сама. Я вновь должна полюбить себя и принять свои шрамы, свою историю. 

Вот так постепенно, шаг за шагом я восстанавливала свою уверенность в себе. Конечно, время мне было в помощь.

Я ходила на работу и на свидания тоже ходила. Постепенно перестала носить платки, а потом и вовсе про них забыла. Всё, что со мной произошло, будто разбудило меня. Я пересмотрела свою жизнь, свои цели и вспомнила о своей давней мечте. И это была стилистика. Я мечтала быть стилистом, но будто бы всю жизнь сама себе в этом боялась признаться. А ведь мне не только нравилось самой наряжаться, мне нравилось и людей вокруг делать красивыми.

Но мне было очень страшно. Я ведь почти всю сознательную жизнь провела в корпоративном секторе – с соцпакетами, строгим дресс-кодом, рабочим графиком и отпусками два раза в год. А тут вдруг стилистика. Что это? Фриланс? Что вообще делать нужно? Где этому учиться?

В новую и долгожданную для себя профессию я пришла в конце 2016 года. Для Казахстана это было что-то новое, из России приехали две девушки и открыли что-то вроде курсов по стилю. Заняв деньги, я записалась.

А на Новый, 2017-й год я полетела к Жанарке в Киев. Она там жила уже год, и я, наконец, добралась к ней в гости. И это стало знаковым моментом. Фешен-индустрия Украины и стилистика в Киеве очень развиты. Много локальных брендов (один магазин «Все свои» чего стоит) и много девушек-стилистов.

На православное Рождество и четвёртую годовщину моего выхода из комы мы с Жанар поехали в мини-путешествие во Львов.

А потом, протянув эту салфетку мне, сказала: «Это же ты. Это твоя история. Ты и сильная, и стильная. Тебе надо быть не просто стилистом, а рассказывать всем свою историю и вдохновлять женщин».

Куда делась эта салфетка, я не знаю. Но мы с Жанаркой часто рассказываем эту историю. Примерно, как Стив Джобс и Билл Гейтс рассказывают про свои гаражи, где они собирали свои первые компьютеры. А ещё в тот период как-то очень быстро и органично девушка-дизайнер Маржан Усина создала для меня фирменный логотип, которым я пользуюсь по сей день.

Более того, мы с Жанаркой ходили и шутя рассуждали: «Ой, а почему бы нам сюда потом не сделать тур Kyiv in Style?» И это притом, что я даже визитки с надписью «стилист» стеснялась печатать, а Жанар вообще не разбиралась в фешен-индустрии. Но, как говорится, в каждой шутке есть только доля шутки, а остальное – всё правда. Спустя девять месяцев мы с Жанар сделали тур в украинскую столицу «Киев на стиле» со встречами с дизайнерами и стилистами, посещением шоурумов, фотосессиями, шопингом, походами в бьюти-бары и, конечно же, шампанским.

Помню, Жанар ещё мне говорила: «Вот станешь крутым стилистом и будешь клиентов в Киев возить на шопинг. Ну почему бы и нет? Все любят ездить в Европу на шопинг, но почему-то никто особо не рассматривает Украину и Грузию для таких целей. Притом, что есть прямые рейсы, не нужна виза и нет языкового барьера. А грузинские дизайнеры и украинские бренды сейчас известны на весь мир». Спустя год после этого разговора я свозила свою клиентку в Киев на шопинг. А она, вдохновившись местными мастерицами и бельевыми брендами, открыла в Казахстане бренд нижнего белья Dilettante, лицом (и телом) которого я являюсь сейчас.

И самое главное, на данный момент я встречаюсь с прекрасным молодым человеком, который любит меня и ценит красоту и эстетику. 

В заключение я хочу сказать, что всё в жизни реально. После проблем со здоровьем у меня было две задачи – вернуть себе уверенность в своей красоте и найти своё призвание, своё предназначение.

Я так волновалась в самом начале своего пути. Я даже с «Казпочты» до последнего не увольнялась, а стилистикой занималась в свободное время. Но Вселенная и обстоятельства сложились так, что я подала заявление на увольнение. И сейчас, оглядываясь назад, вижу, какой непростой путь я проделала. Я себя нашла.

И да, сейчас я уверена в себе и как девушка, и как профессионал. Причём как профессионал в стилистике. Это же то, о чём я даже мечтать не решалась, а всё сложилось! И я от души желаю всем девушкам больше веры в себя!

Прошло несколько лет и много событий. Я была свидетелем практически всех важных этапов жизни Назы Байбаковой. Мы же как «Бригада» – с 8-го класса вместе.

И как сложно было навещать Назку в больнице, когда она не могла говорить из-за трубки в шее, а мне приходилось сдерживать себя от рыданий. И как мы искали важные детали для проведения операции и в этом помогали мои друзья из Москвы. И как почти случайно родился логотип, брендинг и сторителлинг Strong&Stylish. И как спонтанно придумали тур в Киев, а потом на кураже осуществили эту идею.

Но именно эту вдохновляющую историю найденного личного пути и возвращения любви к себе я хотела поведать. Ходила с этой идеей пару лет, а недавно прочитала историю про шрамы в украинском Wonderzine и поняла, что время пришло. И да, шрамы украшают настоящих девчонок. И, действительно, #силавнутритебя.

Фотографии предоставлены автором статьи