История о том, как жить после травмы

Марина Пай

10 августа 2023

С Александрой мы познакомились в летнем лагере, где работали вожатыми. Лагерь был социальным – в нём отдыхали дети, попавшие в тяжёлую жизненную ситуацию. Помню, как услышала стереотип о том, что с трудными детьми стремятся работать те, у кого собственное детство было тяжёлым.

И если со мной всё понятно: отец-алкоголик и вечно спасающая мать, то история Саши оставалась для меня загадкой. Часто она рассказывала о приятных моментах, когда родители выглядели любящими и заботливыми. У семьи были свои маленькие традиции, время вместе и поддержка друг друга.

Иногда Саша дёргалась и тревожилась, когда к ней прикасались. Я замечала, что что-то не так, но не решалась спросить. И вот однажды она рассказала. Александра пережила несколько эпизодов сексуализированного насилия в детстве, примерно с 7 до 10 лет (воспоминания девушки осколочные).

Последний инцидент произошёл, когда ей было двенадцать. Это был молодой человек на несколько лет старше её – «друг». Уже во взрослой жизни, после двадцати лет, было ещё четыре ситуации различного формата. Насильниками были взрослые мужчины, нарушившие принцип активного согласия.

Александра:

«Себя «до насилия» я не помню. Поэтому буду отмечать те моменты, которые мешали мне жить, или те, что я считаю отклонением от нормы (в том числе установленные с психологом или с помощью научной литературы).

Я не рассказала о пережитом насилии родителям. В детстве был стыд и ощущение «сама виновата». В подростковом возрасте было страшно принести родителям такую боль. У меня родители, которые дали мне всё, что могли – любовь и поддержку. Но значимые взрослые не смогли меня защитить и поддержать. Я была одна и решала «взрослую» проблему в детском возрасте сама. Это внесло разлад в мои отношения с родителями на долгие годы. Мне казалось, что я обманываю их. Была обида, что они не поняли, не догадались, что их не было рядом. Но так как родители любили меня и поддерживали в остальных вопросах, нам удалось сохранить хорошие отношения, а впоследствии – улучшить их.

Флешбэки, навязчивые воспоминания, кошмары, триггеры, тревожность, недоверие к людям, перепады настроения, аутоагрессия и прочее. Практически всё вышеперечисленное до сих пор присутствует в жизни. Отдельно выделю селфхарм, так как он стал одной из основных проблем. Хорошо помню только некоторые эпизоды селфхарма из детства и достаточное количество в подростковом возрасте. В детстве воспринимала это как что-то плохое (как так, я сама себя режу, царапаю, бью, кусаю) и вообще не связывала это с насилием, потому что толком и не понимала, что такое секс.

Когда пришло осознание, что то, что происходит, – это неправильно и грязно, появилось чувство стыда и вины. Соответственно, стала воспринимать селфхарм как вполне справедливое наказание себя. В подростковом возрасте пришла к новым выводам: я пытаюсь таким образом выплеснуть подавленные эмоции. Физическая боль облегчает боль душевную. Именно в подростковом возрасте перестала винить себя за то, что причиняю себе боль, даже положительно начала относиться к селфхарму. В 18 лет также начало проявляться рискованное поведение. Я начала ездить автостопом по стране одна или с подружкой. В эти периоды селфхарма не было. Но именно автостоп, дорога и куча времени для размышлений помогли мне начать путь к психотерапии.

В моей жизни был период беспорядочных половых связей. Я знакомилась с мужчинами, спала с ними, а потом рыдала и до бесконечности пыталась отмыться. Как потом выяснилось: у меня были полностью размыты личные границы и таким образом я «подсознательно» пыталась вернуться в ситуацию насилия и пережить её по-другому, дать отпор.

К сожалению, в результате только случилось ещё четыре инцидента сексуализированного насилия. Моей реакцией на них был ступор – произошла ретравматизация*.

* Ретравматизация – воздействие психотравмирующего фактора, который напоминает ранее пережитую травму, создаёт угрозу, что пережитая ранее беда может случиться вновь.

Когда была маленькой, я вообще не понимала, что такое секс. Насилие было «игрой». Когда я начала понимать, что игра какая-то странная, мне стали угрожать, что расскажут всё родителям. И вот уже сама виновата – я же играла. Всё продолжалось, а я уже сама просила, чтобы мне сделали больно (сама виновата, так мне и надо).

В подростковом возрасте в моей жизни появилась установка: кто не девственница, та – шлюха. И вот я уже стала шлюхой. Хранить девственность для «того самого» до свадьбы? А мне уже нечего хранить. Очень долгие годы я чувствовала себя виноватой и грязной. Когда до меня дошло, что я не виновата в том, что произошло в детстве, и я приняла это, очень скоро начался период беспорядочных половых связей. И что же? Я ещё пару лет игнорировала четыре новых инцидента насилия, считая, что тут уж точно сама виновата. Сама поехала, сама не кричала и не отбивалась, сама уснула. Я вообще не понимала, что наступила на те же грабли, и винила себя за то, в чём не виновата. Ощущение «я грязная» – мой спутник каждый раз, когда нарушают мои физические границы. Чем интимнее нарушают, тем ярче его ощущаю. В период беспорядочных половых связей я часто после полового акта впадала дома в истерику, в которой давилась слезами, мылась, кашляла и пыталась вызвать рвоту».

 «Последствия сексуализированного насилия могут быть разными. И чувствовать себя, своё тело девушки, женщины, девочки могут по-разному. Это зависит от множества факторов:

Не всегда отношение к телу меняется после насилия и не всегда остаются серьёзные последствия – всё индивидуально. Однако близкое окружение может наблюдать некоторые изменения в поведении. Например, девочки могут портить свои игрушки, кукол, не разрешают дотрагиваться до себя, появляются плаксивость, ночные кошмары, кто-то перестаёт разговаривать и замыкается, перестаёт выходить на улицу, появляются панические атаки. Девушки разных возрастов могут начинать носить мешковатые вещи, закрываться капюшоном, перестать наносить макияж и надевать короткую одежду. Очень часто женщины, пережившие насилие, говорят о том, что чувствуют себя грязными, их тело грязное и им хочется смыть с себя эту грязь и позор. Надо отметить, что здесь играет важную роль, из какой семьи жертва насилия:

Александра: 

«У меня появился диссонанс со своим телом. Иногда возникало непонимание, что оно моё. Было отношение к нему как к вещи, которую можно использовать. Также желание навредить своему телу – селфхарм. Агрессия идёт внутрь и выливается на своё тело. Был период, когда я дёргалась от каждого прикосновения. У меня до сих пор иногда прослеживаются такие реакции. Я могу дёргаться от любых резких звуков и неожиданных прикосновений. Несмотря на это, я очень тактильный человек: люблю обниматься и трогать людей. Но в силу травмы у меня есть очень ограниченный круг, с кем я могу это делать. Если я с кем-то обнимаюсь просто так – не в знак приветствия или прощания – это очень близкий уровень доверия с человеком. Мне не всегда комфортно спать в одной кровати с кем-то, потому что во сне мы можем прикасаться друг к другу. Также есть проблемы с личной дистанцией. Я стараюсь сохранять расстояние между собой и другими людьми, поскольку не люблю находиться в тесном контакте: в том числе в общественном транспорте. Касания от незнакомых людей во время нахождения в толпе могут сработать как триггер. Что касается моего отношения к мужскому полу, то тут было два якоря спасения, которые смягчили ситуацию – это мой папа, взрослый мужчина, который любил меня и заботился. Благодаря этому я не воспринимаю абсолютно всех мужчин исключительно негативно. И танцы – большое количество физического контакта, работа и взаимоотношения с партнёрами по танцам.

В подростковом возрасте у меня было полнейшее отрицание факта насилия. Я нравилась мальчикам. С кем-то мы дружили, общались. Интимной близости не было, но иногда симпатия совпадала, и мы вместе проводили время. Особых проблем с противоположным полом не возникало. В студенчестве, когда я признала наличие факта насилия в моей жизни – наступил период сопротивления отношениям. Я также нравилась парням, и кто-то привлекал меня, но я никогда не шла на сближение. Было ощущение вины и грязи после того, что произошло, и сближаться мне не хотелось.

Ближе к концу студенчества началась распутная половая жизнь. Когда молодые люди расспрашивали меня о первом сексе, я рассказывала про насилие. Почти всегда реакцией был шок – они явно не готовы были это услышать. Поддержки от них уже никакой не было, но и осуждения тоже. Знание о насилии никак не влияло на отношение этих парней ко мне во время секса. Они не становились более бережными или заботливыми. Думаю, им было всё равно. Переспали – и достаточно.

Именно в тот период произошли инциденты, когда было нарушено активное согласие, хотя парни знали о насилии в моей жизни. Слушали и восклицали, как же это ужасно, а когда доходило до нашего интима – продолжали делать то, что они хотели, несмотря на мои «нет» и убирания их рук с моего тела. Был даже один парень, который уговаривал меня на секс без презерватива, но я отказала. В итоге, когда я уснула, он вошёл в меня без презерватива – без моего согласия на это.

Долгое время секс для меня был связан с болью – это я перенесла и во взрослую жизнь. Порой, если в сексе не было элементов садомазохизма (шлепков, удушения) – я ничего не чувствовала. Если же ко мне относились с любовью или с нежностью, я ощущала себя дискомфортно. Мне это не нравилось.

Мужчины, которые звали меня на свидания, предлагали отношения и ухаживали, были мне не интересны. Бессознательно я отвергала их, потому что чувствовала себя плохо в такие моменты. Как будто это слишком хорошее отношение для меня.

Потом я влюбилась. В жизни появился парень, который очень сильно изменил мой взгляд на саму себя и на то, каким может быть секс, партнёр и отношения.

Он всегда говорил, что если мне не хочется секса, то мы не будем. Предлагал вызвать мне такси, если я захочу спать дома. Всё это было настолько по-новому. Он очень адекватно отреагировал на рассказ о насилии: расспросил о моём самочувствии, позаботился о комфорте и поддержал. Тот роман продлился недолго, а после него продолжилось избегание близости.

И вот случились первые и пока единственные длительные отношения. Это был второй человек, спросивший, точно ли я хочу секса и комфортно ли мне, предложил, если я захочу, лечь спать в разных комнатах или поехать домой. Он меня обнял и поддержал, а я почувствовала себя в безопасности. Мы прожили вместе три года. За это время очень сильно проявилась моя травма и повлияла на отношения. Было недоверие к партнёру и страх, что мне причинят боль. Очень долго жили под маской того, что мы просто спим вместе. Я уходила в тотальное отрицание и говорила, что у нас не будет никаких близких отношений.

Партнёр согласился встречаться на моих условиях, хотя он хотел отношений, а я нет. В итоге он дождался, когда я была готова: мы начали отношения и даже съехались. Мы вместе учились жить с моей травмой, а я начала вплотную с ней работать. Одной из основных проблем стали триггеры. Впервые рядом со мной в эти моменты был близкий человек, которому можно было открыться. Всё это на него вылилось: столько моих истерик ещё никто не слышал. Сначала он пытался спасти себя и меня своими силами. Далее мы уже стали вместе искать способы, как ему вести себя со мной в таких ситуациях. Потихоньку мы учились взаимодействовать друг с другом. Он сам также читал статьи, как ему поступать во время моих флешбэков, когда я не реагирую, как можно помочь.

Ещё одной проблемой стало то, что во время секса я могла уходить в себя. Когда партнёр спрашивал, всё ли в порядке, я отвечала «да». Но мне было нехорошо. В итоге он понял, что что-то идёт не так, и вытянул из меня клещами, что происходит. Я рассказала, и мы смогли справиться с этим. Он научился замечать подобные состояния у меня, прекращал все сексуальные действия, и мы успокаивались. Позже я сама научилась говорить в моменте, что мне комфортно, а что нет, и чего я хочу.

Поняла, что мне нельзя делать больно. Я стала чуть больше говорить о своих чувствах, хотя до сих пор мне непросто открыться. Есть страх, что меня ударят в уязвимое место. Я пришла к осознанию, что секс – это не только боль и грязное удовольствие. Это могут быть ласка, нежность, проявление любви и страсть. Сейчас для меня секс – это про чувственное взаимодействие, а не про грязь и чувство вины, которое я долгое время испытывала».

«Даже если после насилия девушка кардинально не меняет отношение к сексу и к телу (потому как срабатывают механизмы защиты психики), то последствия могут проявиться позже. Порой более взрослые женщины не помнят о фактах насилия, но понимают, что в их сексуальной жизни и восприятии сексуальности происходит что-то, что не приносит удовольствия, счастья и гармонии.

Женщина может испытывать болезненные ощущения во время секса и подавленность после контакта. Насилие может сказаться на менструальном цикле, возможности и желании забеременеть, выборе партнёров и на стиле сексуального поведения.

Кому-то секс будет даваться через силу, чтобы партнёр не изменял, или только для продолжения рода, как долг. А кто-то выберет для себя поведение, связанное с частой сменой половых партнёров. Часто секс может быть агрессивным, рискованным, в нетрезвом состоянии.

Но в обоих случаях остаётся открытым вопрос: важен ли в сексе процесс и получает ли женщина удовольствие? Или же в сексе главное – получить разрядку, чтобы снизить свою тревожность, отомстить, понять, что со мной всё хорошо? Также секс может быть попыткой дать себе тепло и поддержку, которую не получила женщина в первые дни после насилия. Если механизмы защиты сработали: факт насилия забылся или ему не придали значения, то на любом этапе жизни может появиться триггер, который запустит механизм воспоминаний и посттравматический синдром может начать проявляться потом. Однако всё индивидуально, и триггер может и не сработать.

Всё, что не даёт жить легко, свободно, без боли, вины, стыда и в удовольствие – может стать поводом обратиться к специалисту. Только вы решаете – является ли проблемой то состояние, которое вы проживаете, или нет. Из этого принимайте решение о посещении специалиста.

Это самый минимум, который может помочь, когда нет никого рядом или не было работы с психологами».

История Александры:

«В подростковом возрасте я полностью отрицала проблему, старательно внушала себе, что такого не происходило. Поворотной точкой стал переезд в большой и более прогрессивный по взглядам город. Очень хорошо помню момент, когда я признала наличие проблемы и что факт многолетнего сексуализированного насилия был. Я простояла на мосту и проплакала несколько часов, при этом царапая руки о набережную.

Следующим значимым моментом стала моя работа с трудными подростками. Я слушала их истории, похожие на мою, сопереживала им, утешала, поддерживала. Однажды мне пришлось поработать не с подростками, а с детьми. Одну восьмилетнюю девочку насиловал дядя. И я вдруг посмотрела на всё другими глазами. Она такая маленькая, она ещё даже ничего не понимает, она – жертва. А я ведь была такой же.

Я нашла в себе силы поделиться с другом своей историей. Практически была уверена, что услышу слова осуждения или оскорбления, но он посочувствовал и сказал, что я не виновата. Это был первый раз, когда я услышала «Ты не виновата» от других людей. Затем я начала делиться своей ситуацией с подругами. Слышала слова поддержки. У кого-то тоже были ситуации, правда, с домогательствами, но я чувствовала, что меня понимают и я не одна. Я ценю этих девушек, и такие ситуации не делают их хуже в моих глазах. Значит, и меня моя ситуация хуже не делает.

У меня были разовые консультации с психологами. Я много общалась со знакомой психологиней на эту тему. Пыталась начать психотерапию, но мы со специалистом не сошлись. Все разговоры и консультации давали мне направление и инструменты для самостоятельной работы. Я начала лучше понимать природу травмы, её последствия, как с ней жить. Начала читать статьи и книги по теме в огромном количестве. Мне оказалась очень полезна рабочая тетрадь «Терапия КПТСР. Практическое руководство» доктора философии Ариэль Шварц.

Благодаря информации по селфхарму, я поняла, откуда он «растёт». Вычитывала способы и лайфхаки, многое пробовала и нашла то, что мне подходит. Если чувствовала, что приближается состояние истерики или что начинают посещать мысли навредить себе, держала под рукой чёрный маркер/краску/подводку. Вместо того чтобы царапать, разрисовывала себя чуть ли не всю чёрным цветом и шла отмывать. Приходило облегчение. Краска всё-таки отмывается, а шрамы нет. Постепенно появился мой проверенный список, что может мне помочь и когда. Огромную роль сыграло понимание того, что если кто-то сделал мне больно, то я себя люблю, я о себе забочусь и ещё больнее делать не буду. Благодаря этой мысли я год с лишним нахожусь в ремиссии.

Также работала с триггерами. Вывела для себя правило: не нужно бояться триггера. Вместо того чтобы паниковать и улетать во флешбэки, я сейчас чётко понимаю, что меня триггернуло и как себе помочь. Практически все мои триггеры связаны с прикосновениями. Я кинестетик, всегда ориентируюсь в первую очередь на осязание. Поэтому все мои лайфхаки также связаны с телесностью. Теперь вместо того, чтобы резать, я себя глажу. Один из самых рабочих способов – залезаю под одеяло и просто лежу. Делаю упражнения для заземления.

Таким образом приходит осознание: я не там, не в тех страшных ситуациях, сейчас все по-другому.

Считаю, что огромную роль в моей жизни сыграла помощь людям. В своё время я не получила ни помощи, ни сочувствия. Я знаю, что такое остаться один на один со страшной и большой проблемой. Понимание дало мне мотивацию и силы в работе с трудными подростками. Точно знаю, что некоторым из них я действительно очень помогла и помогаю до сих пор. Кроме прочего, уже несколько лет делаю ежемесячные денежные пожертвования в Фонд поддержки жертв насилия. 

Я твёрдо убеждена, что в здоровом теле – здоровый дух. Год назад практически отказалась от алкоголя в пользу психологического здоровья. Истерики с флешбэками больше не появляются в моей жизни. В моей жизни очень много времени уделяется спорту и танцам. В период обострений увеличиваю нагрузку – это помогает избавиться от аутоагрессии и негативных мыслей. Танцы сыграли важную роль на пути к гармонии с собой. Это выплеск эмоций. Танцевальная импровизация помогает найти контакт с собой и своим телом. Огромное количество упражнений оттуда облегчило мне жизнь в плане травмы.

Контактная танцевальная импровизация помогает научиться взаимодействовать с партнёром на уровне ощущений и прикосновений, чувствовать свои и чужие границы. Это проходит без сексуального подтекста, но в конечном итоге навыки помогают и в реальной жизни, в том числе и в сексе. Также я слежу за питанием, сном и стараюсь много гулять на свежем воздухе.

Так как родители не знали о случившемся, разговор с мамой стал значимым моментом в нормализации отношений. Я не рассказала подробностей, но донесла факт. Мне стало гораздо легче, так как больше не было страшной тёмной тайны между нами. Я почувствовала материнскую заботу в этом вопросе, которой не хватило в детстве, и поняла, что меня не осуждают».

Если же ничего из перечисленного не помогает либо приносит только временное облегчение, то лучше обратиться за помощью к специалисту.

Изображения: Pexels