Справедливость – не значит мерить всех по одной линейке

Майя Акишева

27 января 2021

Практика саморефлексии, когда прислушиваешься к себе, задаёшь себе вопросы, ищешь первопричину своих чувств, сейчас становится очень распространённой. В Высшей школе образования Назарбаев Университета этому даже обучают. Мы проходили семинар о том, как правильно саморефлексировать. Большинство ментальных проблем могут быть обнаружены, когда люди говорят о собственных чувствах. Когда дети говорят  о том, что испытывают насилие, они говорят на языке чувств. Когда кто-то кого-то травит, реакция происходит на уровне чувств. Когда мы говорим об инклюзии, то есть о включённости и принадлежности, важным становится ответ на вопрос: «Ощущаешь ты себя частью общества или нет?»

 Мы пытаемся понять, что делаем не так, почему тебе некомфортно. Для инклюзивного общества важно уметь саморефлексировать и говорить о своих чувствах.

Не нужно обесценивать или замалчивать свои истинные мысли и чувства даже в угоду тем, кого любишь, потому что себя нужно любить тоже. Например, есть понятие resilience, устойчивость. Есть люди устойчивые, они могут не говорить о своих переживаниях и справиться с ними. Но у некоторых молодых людей навык стойкости менее развит, у них может быть более уязвимое ментальное здоровье. Если они будут замалчивать чувства и ставить чужие границы выше собственных, это чревато ментальными проблемами, а в крайних случаях теми же суицидами, когда никто не может понять, почему ребёнок это сделал.

Может быть, это случилось потому, что он не смог сообщить о своих чувствах и справиться с ними? Может быть, в ответ на свои слова ребёнок услышал бы: «Что у тебя, жизнь плохая? Дом есть, еда есть, что тебя не устраивает?»

Когда мы призываем людей обесценить свои чувства – я сейчас говорю о детях, но это относится и к подросткам, и взрослым – когда говорим: «Важнее то, что говорят о тебе другие», в человеке растёт напряжение. В какой-то момент эта струна так сильно натягивается, что рвётся. В крайних случаях это суицид, в других – психические заболевания и психологические проблемы.

Мы не подвергаем человека испытаниям, чтобы он стал сильнее, условно говоря, не закидываем парня в армию со словами: «Там сделают из тебя настоящего человека», а стараемся выстроить благоприятную среду, чтобы он в ней окреп духовно, морально и ментально. Я считаю, что в детских садах, школах да и на рынке труда этот концепт должен продвигаться. Мы постоянно должны себя спрашивать, как себя чувствуют наши дети, наши сотрудники.

На Западе тема инклюзии развивается давно, согласно некоторым источникам, с первой половины XX века. Например, сейчас уже в некоторых вузах есть деканы, которые отвечают за инклюзию. Она проникла и на рынок труда. В каждой респектабельной международной компании – Coca-Cola, Dior, Volkswagen и так далее – в любой индустрии вы найдёте специалиста или целый отдел, который отвечает за инклюзию, равенство, чувство принадлежности и разнообразие. У таких компаний, как Google и Microsoft, это стало одним из центральных пунктов HR-политики. HR-менеджмент в этих корпорациях трансформирован в центр обеспечения инклюзии. Это произошло, потому что компании стали понимать ценность благополучия своих сотрудников.

В Казахстане инклюзия пока развивается больше на уровне образования. Кроме того, у нас часто считается, что инклюзия – это только про людей с инвалидностью, весь концепт часто сводится к специальному образованию, первоначальный посыл немножко потерялся. Поэтому пока мы не видим, чтобы инклюзия действительно приводила к чувству включённости и принадлежности всех людей. Да, у нас дети с особыми образовательными потребностями иногда уже сидят в обычных классах в школах, но как они при этом себя чувствуют?

Про благополучие у нас часто забывают как на институциональном уровне, так и уровне обыденной жизни. Например, люди привыкают ездить в переполненных автобусах. И пассажиры привыкают, и органы власти, и иногда люди не задаются вопросом: «А как мы при этом себя чувствуем и что мы можем изменить для создания более благоприятных условий?» Это стало частью обычной культуры. У нас на культурном уровне иногда восхваляется не стремление к комфорту, а способность терпеть трудности. Конечно, благополучие обеспечивать нужно на всех уровнях, начиная с достойных зарплат.

Социальная справедливость обычно делится на два типа: уравнительная и распределительная. Уравнительная – когда всё для всех одинаково. В Советском Союзе бытовал принцип уравнительной справедливости. В Китае и сегодня к инклюзии такой подход. Они говорят: «У нас полная инклюзия. Все сдают один экзамен, кто больше набирает, тот и проходит. Это же честно. Нам неважно, у кого инвалидность или разные таланты, подход ко всем одинаковый».

Второй подход – распределительная справедливость. Это когда есть понимание, что в обществе априори существуют категории неравенства. Например, неравенство в плане дохода или политической силы. Есть и такие виды неравенства, на которые невозможно повлиять. Например, неравенство физических возможностей и данных.

Неравенства всегда существуют и на фундаментальном уровне. Чтобы обеспечить справедливость, мы не должны всех мерить по одной линейке. Чтобы выравнять тех, кто стоит в сетке неравенства ниже, их нужно дополнительно поддерживать.

На принципе распределительной справедливости основан современный подход к инклюзивному образованию, когда ребёнку с особыми потребностями дают дополнительного тьютора. Институты сегрегации в Советском Союзе привели к тому, что люди не видели, насколько общество многообразно, потому что было негласное требование всем быть одинаковыми. Тех, кто отличался, например, людей с особыми потребностями, можно было институционализировать, отправить в специальные учреждения.

Во-первых, ребёнок с особыми образовательными потребностями имеет на это право. Цель школы – всем детям дать возможность преуспеть в жизни. Во-вторых, инклюзивные классы лучше развивают навыки коммуникации всех детей и их жизненную подкованность. Дети в любом случае будут развивать академические навыки. Ребёнок пройдёт логарифмы и термодинамику в старших классах – никуда не денется. Здесь, скорее, стоит вопрос о том, с какими ценностями он выйдет из школы. Если в классе учатся дети с особыми потребностями, другие ребята будут более эмпатичными, будут понимать, что все люди разные. Я бы сформулировала так: если хотите, чтобы ваш ребёнок стал хорошим человеком, то инклюзивный класс для такой задачи – самая благоприятная среда. Если вас это не интересует, а вы хотите, чтобы школа сухо давала знания, скорее всего, вам нужно в какой-то частный репетиторский центр.

Казахстан разнообразен, например, он стал регионом притока центральноазиатских мигрантов, поэтому в любом случае наше общество разношерстное. Давайте ответим на вопрос: мы хотим общество, где все, будучи разными, могут прекрасно и мирно жить вместе или мы хотим иметь общество, где есть только титульная национальность и власть сосредоточена у более привилегированной её части? Приходит интуитивный ответ, что мы хотим общество, где сможем оставаться разными. Для этого нам надо определённым образом выстраивать все институты – от образования до судебной системы.

Я считаю, что цель образования – наделять людей такими навыками, чтобы они могли преуспеть в жизни и сосуществовать друг с другом, несмотря на различия. Отличаются люди по этносу, культуре, расе, религии, физическим данным, состоянию здоровья и другим характеристикам. Нужно ли делать образование доступным для всех этих разных людей? Конечно. Нужно ли, чтобы все люди чувствовали себя благополучными? Конечно. Трудность в том, что общество само не хочет наделять каких-то людей дополнительными правами и привилегиями. Например, во многих сообществах не хотят наделять дополнительными правами женщин. Где-то не наделяют какими-то правами представителей религиозных групп – например, когда девочкам запрещают носить хиджаб в школах. В каких-то обществах есть свои воззрения о том, как должен выглядеть институт семьи, поэтому тема гендерного разнообразия кажется им дикой. Когда у педагога есть подобные ограничивающие установки, это становится опасным для благополучия ученика и на этом подрывается политика инклюзии.

Можно сказать, что в Казахстане инклюзия выборочная. Мы признаём, что группа людей с инвалидностью уязвима, и готовы ей помочь, но даже у этой готовности есть благотворительный оттенок. Мы не воспринимаем это как обязанность, а думаем, что это широкий жест души. При этом мы считаем, что другие категории можно продолжать игнорировать и даже подавлять.

Из-за этого на выходе – даже если мы дадим учиться в общеобразовательном классе детям с особыми потребностями – не получится глобальных изменений в мышлении людей. Мы получим всё то же общество, где принято замалчивать чувства, где свои границы уважают меньше, чем границы других людей, где нужно уметь не быть, но казаться, особенно если ты чем-то отличаешься.