17 июля 2024

Я не помню своего детства в отрыве от зависимости отца. Тогда весь уклад в доме крутился вокруг его болезни, однако сам он воспринимался как отчуждённый от всех остальных родственник, а не полноценный родитель и член нашей семьи. У папы была стрессовая работа, а в качестве хобби у него был футбол. Часто окончание матчей и корпоративы сопровождались большим количеством алкоголя, но если другие возвращались после вечеринок домой, отец мог пропасть на несколько дней, а порой – недель. 

Я была единственным ребёнком, и моё воспитание легло на плечи матери. Отец хоть и жил вместе с нами, но не учил меня ничему, не делал со мной уроки, не гулял, а чаще всего даже не общался. Находясь дома, он обычно отсыпался в комнате или смотрел телевизор. Со мной он был немногословен даже во время совместных ужинов. Хотя в период, когда мне было 5-6 лет, отец пытался принимать какое-то участие в моей жизни. Иногда мы ходили вместе на пробежки – эти воспоминания самые тёплые о нём из детства.

•  Когда мне было три года, мама оставила меня дома вдвоём с отцом. Вернувшись, она увидела его пьяного и спящего на диване. А у меня вывихнута рука. Отец ничего не помнил, а я маме ничего не сказала. Никто из нас до сих пор не знает, что тогда произошло.

•  Когда мне было шесть, папа взял меня с собой на день рождения друга. У того была дочь – моя ровесница. Весь праздник мы с ней проиграли в игрушки под столом, пока взрослые отдыхали. Отец напился, забыл про меня и ушёл. Мать девочки уложила нас вместе спать, а посреди ночи пришла уже моя мама очень грустная и отвела домой.

Мать была и остаётся очень тревожным человеком. Она «спасала» отца: искала его, когда тот пропадал, ухаживала во время запоев, водила по врачам и договаривалась, чтобы его не увольняли. Во время ссор она кричала и угрожала отцу, но эти угрозы были пустыми. Она продолжала эти отношения и никогда не планировала от него уходить. Мама была гиперопекающим родителем. Она часто нарушала мои личные границы и не давала самостоятельно принимать решения, считая, что сама знает, как мне лучше.

В школе тоже никто ничего не знал: ни мои учителя, ни одноклассники. Я не праздновала свои дни рождения и очень редко звала подруг в гости. Было очень страшно, что они могли хоть что-то узнать. Я бы сгорела от стыда. В детстве мне казалось, что если я живу в такой семье, значит, это со мной что-то не так, я неправильная и недостаточно хорошая. У хороших детей не может быть отца-алкоголика.

Вера в это заставляла усиленно стремиться к совершенству, ведь там – всё хорошо, все счастливы и отец здоров. Поэтому я почти всё время училась, была отличницей, ходила на фортепиано и рисование. Также я старалась не доставлять проблем матери, ведь у неё их и так полно.

В детстве я не ощущала себя ребёнком, а сейчас не ощущаю взрослой. Порой мне грустно от того, что детство – это какой-то пропущенный этап в жизни, где я всё время страдала. Думаю, отчасти из-за этого с восемнадцати до двадцати трёх лет я работала вожатой в детских лагерях. Хотела прожить моменты, которых не хватило. А ещё хотелось помогать детям, ведь мне никто не помог.

Желание помогать порой у меня перерастало в спасательство, и я копировала поведение своей матери в отношении других людей: пыталась контролировать, давать непрошеные советы и нарушала границы.

Большая часть моих отношений с мужчинами были нездоровыми. В них присутствовали самые различные формы абьюза. Один партнёр унижал меня, осуждая мои выборы и вкусы, другой был холодным, и его любовь необходимо было заслуживать. Апогеем стало то, что я связалась с наркоманом и прожила с ним год. Самым большим моим страхом было стать такой же, как мать, и вот он случился: я в отношениях с зависимым человеком, мне плохо, но я не ухожу от него, а бесконечно пытаюсь спасти. Партнёр газлайтил меня, пытался склонить к употреблению веществ и отрезать от моего окружения. В этих отношениях я почти потеряла связь с реальностью и собой, но вовремя обратилась к психологу и смогла из них выйти.

Уже в терапии вскрылось, что у меня большие проблемы с выражением чувств. С детства я привыкла подавлять эмоции, никому их не показывать. Даже выучилась дожидаться ночи, чтобы закрыться в комнате и поплакать в подушку так тихо, чтобы никто не услышал. 

Во взрослом возрасте я даже не могла описать словами, что испытываю. Конфликтные ситуации приводили в ступор, и защитить свои границы в таком состоянии было практически невозможно. Я также терпела абьюз от мужчин, так как мне казалось, что я этого заслуживаю. Прощала всех, кроме себя, считая себя одну причиной всех бед.

– В процессе походов к психологу моя жизнь начала сильно меняться в лучшую сторону. 

– Я взрастила самоценность и самоуважение, научилась понимать, что именно я хочу делать и как хочу жить, а не ориентироваться на желание понравиться другим. – Поняла, что любовь не нужно заслуживать. 

– Стала лучше понимать собственные границы и границы окружающих. Научилась защищаться и отвечать, когда понимаю, что со мной так нельзя. Вела дневник эмоций, чтобы самой распознавать, что я чувствую и почему.

Много пришлось работать над тем, чтобы научиться просить и отказывать – это было самым тяжёлым. С детства я привыкла ни о чём не просить и всем помогать, даже если это в ущерб себе. Во взрослом возрасте пришлось учиться останавливаться, брать время на подумать, и отказываться от того, что не хочется делать или что будет мне во вред.

Некоторые особенности так и остаются со мной, но их удалось перевести из деструктивного русла в то, что делает жизнь лучше. Спасательство переросло в желание помогать людям и миру без ущерба для себя. Я учусь на секс-терапевтку, провожу группы поддержки и пишу тексты, которые, на мой взгляд, важны и полезны для окружающих. Все эти занятия поддерживают меня саму, и я получаю от них удовольствие. Контроль и ответственность пригодились мне в бизнесе и проектах, которыми я управляю. 

Сейчас я нахожусь в длительных отношениях – мы оба любим, уважаем друг друга и не пытаемся изменить. Однако мы с партнёром оба весьма тревожные и склонны бояться отвержения. Порой приходится объяснять друг другу, что то, что мне не понравилось вот это твоё действие, не означает, что ты плохой и я тебя отвергаю. Мы много говорим о том, что чувствуем, и это сильно облегчает совместную жизнь.

Что случилось с моим отцом? Когда мне было четырнадцать, он признал, что болен, и обратился к специалистам. Он начал посещать психиатра и группу анонимных алкоголиков и в итоге исцелился от зависимости. Четырнадцать лет он не пьёт. Мы на семейных праздниках также не пьём алкоголь при отце.

Самым большим разочарованием того периода стало то, что после выздоровления папы я не обрела «родителей мечты», о которых так мечтала: любящих, включённых и заинтересованных, уважающих личные границы и поддерживающих. Многие паттерны их поведения остались неизменными. Мать так же сильно опекала меня, а отец не обращал внимания. Сейчас, хоть наши отношения и нельзя назвать близкими, они стали гораздо лучше, чем раньше. Когда мне было двадцать пять, я нашла в себе силы позвонить папе и сказать, что простила его.

Ребёнок, жизнь которого проходит рядом с родителями-алкоголиками, приобретает устойчивое убеждение, что мир опасен и непредсказуем. Что другие люди опасны и непредсказуемы, что он сам, вероятно, такой же нестабильный элемент.

Жить в мире, когда ты постоянно ждёшь неприятностей, когда ты в глубине души уверен, что события могут развиваться только от плохого к худшему, – тяжёлое испытание. Достижения обесцениваются, планировать бессмысленно, верить в надёжность других людей практически невозможно. ВДА сложно поверить, что ситуация может измениться, и это одна из базовых концепций, которую приходится менять в терапии. 

Вторая сложная вещь – то, что возвращение в воспоминания связано с чувством стыда, бессилия, несправедливости. И, конечно, возвращаться туда не хочется. К сожалению, терапевтический процесс предполагает погружение в прошлое, но только для того, чтобы избавиться от этого груза.

Если вы – ВДА, начать с этим работать вам может помочь опыт других людей. Книги, сообщества, группы – всё это позволяет принять свой плохой опыт, переосмыслить его и увидеть, что прошлое больше не должно управлять вашей жизнью. Если вы ВДА и вы в терапии, помните, что эта история конечна, человек способен переработать детские травмы и стать счастливым.