Главред душанбинской «Вечёрки» Гульнора Амиршоева: «Всегда женщина чем-то жертвует» 

22 октября 2019

Он, как бизнесмен, требовал постоянного дохода. Я, как творческий человек, вообще об этом не думала. Я думала о том, что мы делаем полезные вещи, что нас читают. Это было время бумажных писем, и нам каждую неделю коробками приходили письма в редакцию, нам жаловались, просили помощи, мы помогали, решали проблемы разные. И я считала, что это наше предназначение. И я, и мои девочки – корреспонденты, журналисты – так увлечённо работали, решали социальные проблемы людей, получали от этого удовлетворение. И когда нам в лоб сказали «Вы не приносите денег. Мы будем закрывать газету», для меня это было, конечно, шоком. И мы собрались просто всей редакцией и ушли, перестали работать в той газете и решили открыть свою – новую «Вечёрку». На оформление документов, поиск офиса, поиск денег ушло не больше месяца.

Кстати, мы потом с ним помирились и общались, а он мне всё время говорил: «Ты теперь сама бизнесмен, ты понимаешь, как мне было тяжело, понимаешь меня, почему я так поступал?» Я отвечала: «Да, да, конечно!» Он реально был прав в каких-то моментах. Действительно: одно дело – быть творческим человеком и просто писать что-то, когда откуда-то денежки капают, другое дело – быть бизнесменом, зарабатывать и думать о том, как заплатить налоги, как оплатить аренду, связь, другие административные расходы, как вовремя давать зарплату своим сотрудникам и как вообще держать баланс – взять новых сотрудников или этих поощрить, развиваться и вкладывать деньги или экономить. Это всё нужно как-то просчитывать. На каком-то, не знаю, подсознательном уровне или интуитивном, потому что бизнесу всегда тяжело. Особенно – медиабизнесу. Особенно – в наших странах.

Мой бывший шеф вообще предлагал газету «Вечерний Душанбе» закрыть – она была общественно-политической. А мне предложил взять другую его газету, развлекательную, куда и реклама шла, и всё такое. Я ему: «Ну, идёт туда реклама и пусть идёт. Одно дополняет другое. Тем более у вас несколько газет. Это же холдинг. Один бизнес как бы покрывает другой. Тем более легче».

Но всё равно как-то не сложилось. Я говорю: «Мне не нужна другая газета, я не хочу эту развлекаловку или бульварщину вести. Я хочу мою «Вечёрку»!» У меня была какая-то страстная любовь именно к той газете, где я тогда работала. Хотя сейчас я думаю: «Может, не надо было так поступать». Но тем не менее не жалею, что у меня теперь своё медиа. 

Нет, конечно.

А читатели? Они поняли, что редакция теперь делает другое медиа? Как они за вами пришли? Или у вас новая аудитория появилась?

Знаете, всё получилось как-то... само собой, что ли. Я ничего специально для этого не делала. Тогда не было возможностей это делать. Тогда не было социальных сетей, чтобы привлекать аудиторию, не было каких-то других способов вовлечения. Тогда мы тупо отдавали наш тираж бабушкам, которые продавали газеты. У нас в Таджикистане же нет нормальной системы распространения печатных СМИ – абсолютно. Это наша беда. Поэтому у нас нет ежедневных газет. Вот я пришла к бабуле, которая сидела на складе, куда привозили все газеты, говорю: «Вот мою газету будешь тоже продавать?» Она взяла. И пошло.

И сайта ведь у нас тогда не было. Первое место, где мы стали рекламировать свою газету, – фейсбук. Мы там открыли страничку «Вечёрки» и выкладывали материалы. Тупо – большими простынями. И так мы заработали имя. Тогда я принимала всех подряд в друзья, чтобы продвигать свою газету, во все группы вступала и так далее… 

Непонятно, это бизнес вообще или предназначение…

Вам вообще тяжело – откровенно говоря?

Конечно, тяжело. Поэтому нам приходится придумывать кучу идей, кучу всяких способов, как заработать деньги. Мы стали делать вещи, которые прежде всего были интересны нам. Любое мероприятие, которое мы проводили и проводим, проносили через своё сердце. Если нам нравится, мы думали, что и людям тоже понравится. И действительно – людям нравилось. И мы начали придумывать ивенты, связанные с нашими публикациями. Мы писали о нашем городе, и что в нём очень мало развлечений для людей старше 30 или 40 лет, и придумали для них вечеринки – стали проводить дискотеки 80-х для тех, кто старше тридцати. И это наш бренд, нашей «Вечёрки» – с 2013 года он существует.

Конечно! Мы билеты продаём: делимся с ресторанами, которые нам предоставляют место, еду, а сами организуем программу, шоу и веселимся вместе с нашими гостями. Очень даже хорошо. Плюс у нас очень много других онлайн-мероприятий, на которых мы зарабатываем. Нам даже не нужно что-то искать, клиенты сами к нам приходят. Просто из-за нехватки времени мы не успеваем всё организовывать.

Само по себе медиа (то есть газета. – Прим. ред.) убыточное, учитывая, что рекламный рынок у нас давным-давно поделён. На самом деле у меня рекламы очень мало. Очень. У меня больше пиара – обращаются различные организации, компании, которые хотят организовать пиар. И мы от этого не отказываемся. Естественно – белый пиар только. Чёрным не занимаемся. И я не считаю, что это плохо – они нам платят деньги, мы делаем для них медиапродукты.

Было ли когда-нибудь так тяжело, что хотелось бросить всё это?

Нет, никогда. Всегда тяжело, но никогда не хотелось бросить. Знаете, когда хочется бросить? Когда нестабильно в обществе, когда назревает какая-то непонятная политическая ситуация. Слава богу, в наших странах всё спокойно, но иногда бывают предпосылки для каких-то размышлений.

А конфликты с властями бывали? 

Нет, у меня не было. У меня были конфликты с оппозицией, наоборот. Это было как раз в 2015 году, когда началась предвыборная кампания – я баллотировалась в депутаты городского совета. На меня пошли атака и давление со стороны различных оппозиционных групп. Наверное, это было частью их кампании, чтобы помешать выборам и дискредитировать меня.

Атака была информационная? Или вам прямо угрожали?

И угрожали. По телефону. Но больше была информационная атака. И это страшнее всего – кибербуллинг, троллинг, когда на всеобщее обозрение, на весь мир выставляют какие-то твои карикатуры, или оскорбляют, или придумывают кучу всего. А люди, которые тебя не знают, это всё поддерживают, ведутся на эти экстремистские призывы, высказывания. Всё это мне пришлось пережить игнором.

Вы не ходили в суд, не отвечали на комментарии?

Я пошла не в суд – написала заявление в правоохранительные органы, когда уже начали не лично на меня нападать, а моей работе мешать – совершать хакерские атаки на мой сайт. Виновника нашли и наказали.

И кем он был, другим кандидатом в депутаты?

Нет, это были люди из всяких оппозиционных групп.

Да. Но и женщины участвовали в этом.

А что с выборами – вам удалось пройти?

Да, я и сейчас депутат городского совета.

Зачем вы туда пошли, расскажите. Что вам делать в городском совете?

Знаете, как получилось. Мы всегда ходили на собрания в мэрию – нас как представителей СМИ туда приглашали. И нам приходилось там иногда говорить о проблемах города, о проблемах, о которых нам рассказывают люди, на которые жалуются. И эти проблемы как-то находили решение, потому что к нам прислушивались, спрашивали, что происходит. Потом бывший мэр – выборы были при бывшем мэре (с 2017 года мэр Душанбе – сын президента Таджикистана Рустам Эмомали. – Прим. ред.) – сказал: «Раз ты такая активная, инициативная, постоянно болеешь за народ, будь тогда депутатом, у тебя больше полномочий будет». Я и согласилась.

Это и не помогает, и не мешает. Вообще никак. Во-первых, я никогда не злоупотребляю. Но и мешать-то особо не мешает, потому что работа у меня на первом плане, а это как общественная деятельность, получается. Этому я меньше внимания уделяю.

А когда вы прошли в горсовет, не было буллинга со стороны оппонентов, не говорили, что вы провластное СМИ?

Было, конечно. По мелочам. Но я на такие мелочи внимания не обращаю. Они до сих пор всплывают – разные мнения. Если на всё обращать внимание, свихнуться можно. Сколько людей – столько мнений. В основном у нас положительный рейтинг в этом плане. Потому что я никогда не боялась говорить правду – несмотря на то, что я депутат. И я открыто это говорю, и всегда меня мои доброжелатели – реальные доброжелатели – предупреждают: «Ты слишком откровенна, слишком жёстко говоришь, будь поосторожнее, нельзя так говорить, промолчи лишний раз». Почему я должна молчать, если проблема реально такая есть? Я молчать не умею.

В горсовете много женщин?

Да, сорок процентов где-то.

Гендерное равенство всё-таки есть в Таджикистане? Ведь существует стереотип, что в вашей стране патриархальное общество – женщины занимаются хозяйством, их нет в политике, в общественных институтах.

Есть. Не так много, как хотелось бы, но всё-таки. Понимаете, менталитет есть менталитет. Даже если их будет больше, я не думаю, что будет толку больше. Потому что женщины всё равно не способны успеть всё на свете. Женщина, которая занимается и политикой, и общественной деятельностью, и бизнесом, и детьми, и красивая, и муж у неё хороший, и дети у неё прекрасные – это сказки, такого не бывает. Человек – робот, что ли, чтобы всё успеть? Я не верю глянцевым журналам, которые пишут о героинях, у которых замечательно всё во всех сферах жизни. Всегда женщина чем-то жертвует.

А вам приходится чем-то жертвовать? Вы чем готовы пожертвовать?

Я не то что готова, но…

Целенаправленно я ничем не жертвую, но оно само по себе происходит. Например, своей личной жизнью. Муж у меня умер давным-давно, и как-то больше не сложилось. Очень мало времени уделяю близким, например. Не успеваю, не получается. Соответственно, это какой-то отпечаток наносит на отношения. Но. Деньги-то зарабатывать надо. Кормильцев нет, так что приходится выбирать.

Страсть есть. Мне иногда говорят: «Почему успешно у вас и то, и это?» Раз говорят «успешно», значит так и есть – ладно, я согласна. Сама не считаю, что это какой-то успех. Но в ответ всегда говорю, что я всё делаю с любовью – какая бы ни была сложная работа, какая бы ни была рутина. Вот это лето, например, – ужасное лето. У меня мама заболела, мой кот упал с пятого этажа, и пятьдесят градусов жары, а я ни одного дня не отдохнула этим летом. Я думала, что у меня сорвётся или сердце, или мозги, или нервы. Но мы выдержали, мы выстояли, мы не сгорели, не померли. Почему? Потому что было интересно делать то, что мы делали в этот период. Были интересные проекты этим летом. Мы всё делали с любовью.

Я не делаю то, что мне не нравится. Ради денег – нет. Я всегда выбираю то, что нравится. И слава богу, что я имею право выбора – потому что я сама и учредитель, и работодатель, и главный редактор. Поэтому мне никто ничего диктовать не может, даже грантодатели.

Когда делаешь всё от души и через эмоции – эмоции, знаете, любыми могут быть, но это эмоции живого человека, у которого теплится желание сделать что-то хорошее и для себя, и для других. Там и злость может быть, и отчаяние, и разочарование, и, не знаю, радость, счастье. Но когда они все перемешиваются, получается здорово. 

Вы вообще упёртый человек, упрямый?

Да, я считаю, что я упрямая, но с годами человек всё-таки мудреет. Иногда упрямство бывает неконструктивное – говорят же, уперся как козёл. А с годами приходят мудрость и понимание, что иногда не стоит упираться, стоит отпустить, потому что здравый смысл должен побеждать. А упираются, наверное, люди или с чересчур завышенной самооценкой, или, наоборот, закомплексованные. Всегда нужно измерить, баланс жизни учесть и понять, стоит это того или нет.

Когда в Таджикистане шла гражданская война, вы были маленькой?

Нет, я как раз окончила школу.

Эти события как-то сказались на вашем мироощущении, на характере?

Конечно. У меня отца убили во время войны. У меня мама ушла с работы во время войны, потому что было невозможно работать. И мне пришлось кормить семью. Понимаете, это было то время, когда на поверхность вылезло всё. И плохие люди, и хорошие, и скверные вообще, и вруны, и лицемеры. Когда ты только встаёшь на жизненный путь – школу окончила и тебе нужно дальше идти, что-то делать.

А кругом стреляют…

Стреляли периодически, не каждый день. Но тем не менее стреляли. А жизнь-то шла. Люди учились, работали – несмотря на то, что война. Я тоже училась, но пришлось перейти на заочное отделение, чтобы работать. Я работала в двух местах. Помогать маме нужно было, братишку поддерживать. И тогда нужно было думать: как вести себя с людьми? Чтобы тебя не растоптали, не унизили, не обидели. Пришлось учиться жить. В условиях войны происходило очень много нехороших событий. Люди действительно показывали своё нутро. А ты молодая, тем более девушка. Симпатичная молодая девушка. Но у меня с детства был характер сильный.

Да. Тогда я работала в администрации президента, кстати (смеётся). Я работала там простым секретарём, машинисткой. А там вообще тяжело работать. Но мой характер всё-таки дал положительные результаты. Я могла с любым министром разговаривать, как я сейчас разговариваю. Я даже тогда не боялась. У меня не было кротости, не знаю, чинопочитания – раз он старше, чиновник, нужно перед ним дрожать. Если какую-то правду хотела сказать, я говорила. Я своему-то шефу, премьер-министру, говорила правду спокойно. Как-то он вышел на работу в воскресенье, а я дежурная была. Он говорит: «А что ты сидишь?» Я: «А что мне делать, у меня дежурство». Он: «Так, на выборы иди». Я: «Не пойду я на выборы – всё равно бесполезно». Он так посмотрел на меня странно и дальше пошёл.

Нет (смеётся).

Как восприняли фильм о бывших заключённых женщинах, который вы сняли? Это было откровением?

Мы пытались показать, что так нельзя: если мы видим в женщине продолжательницу рода, то мы должны дать ей шанс на дальнейшую достойную жизнь. Она уже намучилась, настрадалась в тюрьме, теперь она должна дальше жить и воспитывать своих детей. Было очень много положительных отзывов от наших зрителей, читателей. Мы отслеживали эти комментарии. У нас была единственная цель – задать вопрос: «Вы считаете, что женщина, которая сидела в тюрьме, достойна прощения?» И везде мы получали положительный ответ – да, она должна дальше жить нормально, не испытывать прессинга и стигмы. 

Да, наш фильм участвовал в Национальном конкурсе, который является частью «Дидора». Результаты ещё не объявлены, мы их ждём.

Удачи вам! А вообще проблема насилия над женщинами – глубокая в Таджикистане? Это распространённое явление?

Да, распространённая и очень глубокая. И ментальность, и необразованность. Очень долго инициативная группа лоббировала закон о ликвидации насилия в семье – то есть этот закон не хотели принимать. Они не видели эту проблему – мол, всё хорошо у нас. Я думаю, что, подписав закон, они тем самым подтвердили, в том числе и для мирового сообщества, что да, такая проблема существует. И, наверное, они немного неудобно себя чувствовали после этого. Тем не менее мы добились, что этот закон приняли, но он плохо работает. Проблема остаётся. С самого раннего детства же насилие над девочками начинается, понимаете?

Например, мальчик в семье всегда выше, чем девочка. Это на каком-то генетическом уровне установка. Потому что девочка уходит в другую семью, становится чужой собственностью и больше пользы семье не приносит. А мальчик остаётся в семье и до конца жизни будет кормить родителей, будет внуков растить, и внуки будут дальше кормить этот дом. А девочка – нет, девочка – чужая. И с самого раннего детства в связи с этим на девочку тратится меньше семейных ресурсов. Ей не дают такого образования, как мальчику, на неё тратят меньше денег, потому что не всякая семья может дать, например, достойное детство всем детям. Поэтому выбирают. И это отношение, знаете, транслируется. Ведь муж к жене тоже так относится – так исторически сложилось. Это видят дети, мальчики. Они начинают издеваться над сёстрами: «Это не надень, то не надень, гулять не пойдёшь, с подругами не пойдёшь, что за мальчик, почему тебе звонит, мальчика надо побить, сестру тоже, потому что с мальчиками дружить нельзя девочкам».

Мать, воспитанная в такой же среде, ограничивает девочку: «Ты должна молчать, ты должна терпеть, ты как будешь жить с мужем, если пытаешься что-то требовать, свои права качаешь, да тебя муж в первый день выгонит». Этот прессинг девочек начинается с пелёнок.

Потом она выходит замуж, и там всё заново повторяется. Там свекровь, которая взяла невестку, чтобы та ей помогала только, больше ни для чего – только для работы, как служанка. Там муж, который слушает свою мать: раз мать сказала, что ты плохая, значит, ты плохая, надо маму слушаться, свекровь, чужую маму. Она рожает детей и всё повторяется, как у неё было в детстве, понимаете? 

В таких условиях успешная женщина – скорее, исключение?

Я вам показала такую модель, знаете, большинства сельских жителей. Всё познаётся в сравнении: если много этого, значит, это превалирует, значит, это проблема. А вот успешные женщины – это всё исключения, конечно.