Для чего нужна инклюзия, или Чего не хватает подросткам?

Инесса Цой-Шлапак

2 апреля 2020

Как связаны между собой трудные подростки, буллинг в школах и инклюзия? Я сама до конца не понимала, пока не побывала на встрече в Центре социальных инклюзивных программ.

 

Инклюзия – интеграция людей с особенностями развития, ментальными и физическими, в общество, в нашу повседневную жизнь и досуг, а не изоляция их в специальные учреждения, как это до сих пор практикуется. Тема инклюзии мне очень близка, потому как у моей младшей сестры Ольги синдром Дауна. Ей 25 лет, и она полностью зависит от нас с мамой.

С буллингом в школе я тоже хорошо знакома, наверное, как и многие. Все 11 лет учёбы мне, с небольшими передышками, доставалось от одноклассников и временами от учителей. В начальных классах – за то, что неосмотрительно написала в анкете, что мой отец, попавший под сокращение инженер Госснаба, работает сторожем на СТО. Это увидел главный хулиган класса и «понеслось». Он же и его друзья дразнили за сестру, называя её Фантомасом, я постоянно дралась с ними до синяков и ревела, когда никто не видел. В старших классах доставалось за то, что не была похожа на других, за то, что имела наглость носить шарфы и избегать школьной формы, за… да много чего было – всего не вспомнишь, да и не хочется. Спасибо, хоть до разборок в туалете дело не доходило. Хотя однажды я всё-таки подралась с одноклассницей, которая была на полголовы выше меня.

В начальных классах со мной учился мальчик – совершенно замечательный и сообразительный, но чрезмерно эмоциональный. Спустя годы и немного личного опыта я предполагаю, что у него могло быть расстройство аутистического спектра, а может, это была его индивидуальная реакция на происходящее – разбрасывать всё с криком и слезами. Это и было главным поводом для провокаций со стороны других одноклассников. В какой-то момент я «подключилась» к этой жестокой игре и однажды дошло до драки. Плохо помню, что случилось потом: то ли мама «вправила» мне мозги, то ли я сама вспомнила о сестре и о том, каково это – быть объектом насмешек. Главное, что потом мы с этим мальчиком подружились, ходили вместе домой после школы и по дороге он рассказывал о моделях самолётов, космических кораблях и чём-то таком, что я, будучи гуманитарием до мозга костей, плохо понимала.

Другая запомнившаяся история – из средней школы: в классе пятом или шестом к нам пришла девочка из многодетной и малообеспеченной семьи. Она была не причёсана, в грязной рубашке и от неё плохо пахло – идеальный объект для травли. Как и с одноклассником, в какой-то момент я не удержалась и в приступах агрессии не узнавала саму себя. В моей личной истории с этой девочкой всё закончилось неплохо – я снова вспомнила сестру или саму себя. По иронии, примерно в те же годы, одна «подруга» после зимних каникул, когда мне купили первые крутые по тем временам джинсы клёш с бахромой, сиреневый пуховик и красивый свитер, сказала: «Наконец ты на человека стала похожа».

Это всё понятно и узнаваемо, скажете вы, но при чём тут инклюзия? И будете правы: пока она ни при чём – школьные будни так и будут походить на выживание в каменных джунглях. Вы наверняка смотрели сериал Netflix «Половое воспитание»? Его описание можно найти на любом киносервисе, но если коротко – этот сериал не только и не столько о проблемах в сексе у молодого поколения, а о взаимоотношениях со сверстниками и родителями, о буллинге, о постоянном поиске себя. Не знаю, удивитесь вы или нет, но детям в современном эгоцентричном мире важно быть нужными и полезными не меньше, чем когда-то нам или нашим родителям в их советско-пионерском прошлом.

Я убедилась в этом, когда пришла на встречу с подростками Центра социальных инклюзивных программ, на которую меня пригласила руководитель Центра Салтанат Мурзалинова-Яковлева. До момента публикации этого текста это было моей большой тайной, но я боюсь подростков. При виде школьных компаний моя «30-летняя тётка» куда-то испуганно прячется и просыпается неуверенная в себе девочка, которую каждый может обидеть. Так вот, когда я пришла на встречу с подростками в центр, у меня появилось ощущение, что оказалась в параллельной реальности – книжной реальности Аркадия Гайдара. Нормотипичные дети и подростки вперемешку с теми, у кого есть ментальные или физические особенности развития, занимались, общались, что-то обсуждали, спорили и решали.

Это главный принцип центра – не разделять, а перемешивать и смотреть, что получится. И тогда начинают развиваться и подтягиваться не только ребята с особенностями, но и обычные дети – у которых появляются эмпатия и чувство ответственности, а именно их так не хватает современным детям. Подростки, с которыми я пришла на встречу, были именно такие – ершистые и подвергающие всё сомнению, но при этом способные понять и помочь. После встречи с ними так не хотелось уходить, а наоборот, присесть где-нибудь в уголочке и тихо наслаждаться происходящим.

Сам Центр социальных инклюзивных программ – это городская образовательная площадка, куда приходят заниматься дети и подростки – нормотипичные и с особенностями развития (ДЦП, синдромом Дауна, РАС, слабослышащие, ЗПР). Занятия тоже разные – от выжигания по дереву и танцев до факультативов по языкам и математике.

Когда я спросила Салтанат, почему она взялась за этот проект, это же адский труд, она ответила, что в первую очередь из-за собственных детей. Как-то её дочь Алиса рассказала, что школа для неё – джунгли, где все бегают, сбивают с ног, никто никого не видит, и ощущение, что она приходит в школу только за тем, чтобы выслушать претензии. У самой Салтанат был совершенно другой опыт в школьные годы, когда она училась в лицее космического природоведения. Там к ученикам разве что не обращались на «вы», родителям рассказывали о достижениях детей, а проблемы обсуждали в формате «давайте подумаем, как лучше сделать». После этих откровений дочери у Салтанат родилась идея создать школу, в которой на первом месте была бы эмпатия. Это возможно, только если есть идея. И как говорит Салтанат: «Инклюзия – как раз такая идея: одновременно глобальная и понятная детям. Ведь если сейчас мои дети не помогут своему особенному однокласснику социализироваться, то у него не будет прогресса, а это вопрос жизни и смерти. Всё по-настоящему. И это даёт моим и всем детям нашего центра возможность жить настоящей жизнью».

Сейчас Центр социальных инклюзивных программ работает как образовательная площадка. Но в будущем, очень хочется верить, станет полноценной инклюзивной школой. Многое зависит не только от команды центра, но и от государственных органов (привет, «любимая» бюрократия). И когда это произойдёт, смею надеяться, всё станет хоть на капельку, да лучше. Ведь человек, у которого есть друг-колясочник, вряд ли будет парковаться, как мудак, перекрывая пандусы. Или смеяться над заикой, если знаком с ребятами, у которых ДЦП. Или просто издеваться над другим человеком за то, что он непохож на остальных. Потому что инклюзия – это принятие. И это то, чего так остро не хватает подросткам во все времена – быть принятым и уметь принимать.

И никогда всерьёз не задумывалась, что такое смешанное общество одинаково полезно для всех.  

Моей сестре не довелось вырасти в таком мире, но я очень надеюсь, что моей двухлетней дочери повезёт взрослеть в мире «дружбы всех со всеми». Такое определение инклюзии дал один из учеников Центра инклюзивных и социальных программ.

Фотографии Unsplash