Ғайнижамал Нұрділдә
16 июля 2025
Санду проснулась сама, без будильника, как и в последние несколько дней. Чтобы не разбудить Болата, лежащего рядом, она потянулась к телефону, который должен был зазвенеть с минуты на минуту. Нутро её дрожало, но не из-за утренней прохлады или внезапного пробуждения, а из-за чувства, оставленного образом из сна. Накануне ночью она забыла задёрнуть плотные шторы, и теперь летнее солнце ярко освещало спальню. Пока веки боролись с беспощадным светом, Санду пыталась вспомнить содержание сна, но оно уже улетучилось из памяти. Ей стало досадно – она забыла этот сон так же, как и все предыдущие, хотя и старалась ухватиться за его резкое послевкусие.
Она повернула голову направо, но увидела не лицо Болата, а его подушку, которую он любил обнимать во сне, и одеяло, собравшееся в кучу у изголовья кровати. Это была его привычка – в течение ночи подтягивать одеяло к груди, полностью обнажая ноги. Санду хотелось взглянуть на его лицо, на прямой нос и точёные, как у статуи, губы, но они были скрыты за грудой одеяла. Вместо этого она опустила взгляд и провела им по его ногам, испещрённым детскими шрамами на коленях. Она любила это длинное, худое тело.
***
Умытая и одетая, Санду чистила варёные яйца, когда Болат вошёл в кухню. По своему обыкновению поцеловав её в плечо, он налил себе кофе из кемекса.
– Поздно вчера вернулся? Я даже не заметила, как ты пришёл, – сказала она.
– Да, кажется, в час ночи. Не стал тебя будить, – Болат поднёс кружку к холодильнику, открыл дверцу и прямо там, не вынимая упаковки молока, налил его в свой кофе.
– Молочник же на столе, – улыбнулась она ему. – Как прошёл вечер? Что ребята говорят?
– Всё, как обычно, – ответил он. – А как твоя поясница?
– Уже лучше. Месячные почти прошли.
Болат сел за обеденный стол и следил за тем, как Санду чистила яйца – скорлупа отходила с кусочками белка.
– Ты сразу их остудила? – спросил Болат, и она ответила, что сделала всё так, как он советовал: варила их ровно 10 минут с момента закипания, а затем подержала в холодной воде.
Выложив очищенные яйца на тарелку, Санду разрезала их напополам и посыпала мелкой солью.
– Ты решил перечитать «Анну Каренину»? – она кивнула на книгу, лежащую на столе.
– Да, привез её позавчера. Решил освежить в памяти. Удивительно, что отец ещё не повыкидывал мои вещи.
***
Утром они выходили из дома вместе: ему требовалось 20 минут с момента пробуждения, чтобы всё успеть и стоять обутым в прихожей, ожидая её; у неё это занимало намного больше времени. Часто перед выходом, даже проснувшись раньше него, она носилась по всей квартире, домывая посуду, ища ключи и на ходу намазывая на лицо солнцезащитный крем. На остановке возле дома Болат оставался ждать своего троллейбуса, а Санду, попрощавшись с ним, шла дальше – её офис находился в получасе ходьбы от квартиры, которую они снимали.
Но сегодня Санду, приближаясь к остановке, замедлила шаг и достала из кармана телефон.
– Надо выбрать сеанс на вечер, – Санду подняла голову от экрана телефона и взглянула на Болата, прищурившись на солнце.
– Я совсем забыл про это. Что у нас сегодня, пятница?
– Да, завтра утром можно подольше поспать.
– Хорошо, я посмотрю, что сейчас идёт в кино, – сказал Болат и, заметив приближающийся троллейбус, улыбнулся ей и побежал к остановке.
Санду двинулась дальше – прошла пару кварталов вниз по склону и зашла в парк. На неё повеяло прохладой, и она зашагала по привычному маршруту под тенью деревьев. Эта дорога была длиннее, но шла в обход открытых площадок и позволяла не попасть под солнце. Листья деревьев июльской поры по краям начинали желтеть, но зелёного всё еще было в изобилии, и человек, чей взгляд охватывал эту статную, массивную зелень, в тот же миг ощущал лёгкость и покой. Санду расправила прилипшую к телу рубашку, упёрлась руками в бока, чтобы ветерок обдувал подмышки, и прошла так несколько метров, оглядываясь по сторонам – не заметит ли кто, но парк был почти пуст, и только садовники стригли траву. Приоткрыв рот в полуулыбке, она подняла подбородок вверх и с шумом вдохнула запах чистоты и свежести утренних часов.
Резко остановившись, Санду вдруг вспомнила о назначенной на полдень встрече с мамой и обещанном ей блендере, забытом дома. Поколебавшись, она всё же повернула назад и зашагала в обратном направлении.
Оказавшись дома, Санду достала с верхней полки блендер и обшарила глазами кухню в поисках подходящей упаковки. Взгляд её вдруг упал на томик «Анны Карениной» с торчащим из него куском бумаги, сложенным вдвое. Санду удивилась, что закладка была оставлена не в начале, а ближе к концу книги. Она раскрыла её на отмеченном месте и начала читать.
– Ну, ты не скучала? – сказал он, оживлённо и весело подходя к ней. – Что за страшная страсть – игра!
– Нет, я не скучала и давно уж выучилась не скучать. Стива был и Левин.
– Да, они хотели к тебе ехать. Ну, как тебе понравился Левин? – сказал он, садясь подле неё.
– Очень. Они недавно уехали. Что же сделал Яшвин?
– Был в выигрыше, семнадцать тысяч. Я его звал. Он совсем было уж поехал. Но вернулся опять и теперь в проигрыше.
– Так для чего же ты оставался? – спросила она, вдруг подняв на него глаза. Выражение её лица было холодное и неприязненное. – Ты сказал Стиве, что останешься, чтоб увезти Яшвина. А ты оставил же его.
То же выражение холодной готовности к борьбе выразилось и на его лице.
– Во-первых, я его ничего не просил передавать тебе, во-вторых, я никогда не говорю неправды. А главное, я хотел остаться и остался, – сказал он, хмурясь. – Анна, зачем, зачем? – сказал он после минуты молчания, перегибаясь к ней, и открыл руку, надеясь, что она положит в неё свою.
***
Пока на летней террасе кафе Санду оглядывалась в поисках мамы, ей пришло сообщение: «Я внутри». Она зашла в тускло освещённое помещение с кондиционерами, работающими на всю мощность. По телевизору на стене шла программа музыкального канала: звук был выключен, но видеоряд пестрел танцорами с их изломанными движениями.
Мама сидела за столиком недалеко от бара и уже накидывала на плечи плед, принесённый официантом. Санду подошла прямо к диванчику, и, не дав ей встать, обняла её.
– Я уже заказала нам по ланчу. Взяла тебе такой же, как себе, – сказала она, пока Санду усаживалась напротив неё.
Оглядев дочь, она спросила:
– Ты так и не красишься на работу?
– У меня не хватает времени по утрам. К тому же не вижу смысла, – усмехнулась Санду.
– Почему не видишь смысла? Потому что уже не надо? – догадалась мама. – Надо для себя, Сандуғаш.
Санду промолчала.
– И как у вас дела?
– Всё хорошо. Сегодня собираемся сходить в кино – так давно никуда не выходили, – ответила Санду.
Она поколебалась, словно хотела что-то добавить, но, завидев приближающегося официанта, коротко сказала:
– Всё у нас отлично.
Прощаясь на выходе из кафе, Санду отдала маме блендер. Та ещё раз оглядела дочь и спросила:
– У тебя всё ещё боли при месячных?
– Только в первые дни, сейчас почти закончились. Я, кстати, начала пользоваться тампонами. Не знаю, почему избегала их.
– У меня однажды тампон гинекологу пришлось вытаскивать, – рассмеялась мама и рассказала о произошедшем с ней давно неприятном случае.
***
После обеда Санду вернулась в офис и сразу зашла в женский туалет. Пока мыла руки, внимательно оглядела в зеркале своё лицо. Залом на лбу между бровями, на который она впервые обратила внимание около года назад, начинал проступать отчётливее. Он был особенно заметен и теперь, при искусственном освещении туалета и падавшей сбоку тени. Выражение лица из-за него делалось недовольным, а оттого непривычным. Она нахмурила брови, потом расслабила их и провела пальцем по морщине, пытаясь разгладить её. Собираясь выходить и уже держась за ручку двери, Санду опять бросила взгляд на зеркало. Задержалась так на пару секунд, вернулась к нему и долго разглядывала отражение. Заставив себя отвернуться, она распустила волосы, сменила пробор на другой бок и снова собрала их в хвост.
Коллеги после перерыва подтягивались в опенспейс и шли на кухню наливать себе кофе. Санду села за свой стол у окна и, скрытая двумя большими мониторами, принялась печатать на компьютере.
You said:
почему белок прилипает к скорлупе и как избежать этого?
ChatGPT said:
Белок прилипает к скорлупе из-за сильного сцепления с внутренней мембраной, особенно у свежих яиц. Чтобы избежать этого, используйте яйца, которые лежат несколько дней, добавляйте соль или уксус в воду при варке, после чего охладите яйца в холодной воде. Свежесть яиц можно определить простым способом – положите их в воду: если яйцо лежит на боку, значит, оно очень свежее, а если стоит вертикально на дне, значит оно средней свежести. Эти методы помогут легче очистить яйца.
На экране монитора появилось уведомление о новом письме в рабочей почте, и Санду свернула вкладку браузера. Надо было возвращаться к делам, но она решила задать ещё один вопрос:
You said:
могли ли отношения Анны Карениной и Вронского закончиться счастливо?
ChatGPT said:
Отношения Анны Карениной и Алексея Вронского, скорее всего, не могли закончиться счастливо из-за социальных норм того времени, давления общества, психологической нестабильности Анны и неустойчивости их связей. Несмотря на сильные чувства, их отношения столкнулись с многочисленными трудностями, которые обострились по мере разрушения идеалов и иллюзий. Вронский, хотя и был влюблён, не всегда проявлял зрелость и готовность брать на себя ответственность за их отношения, что усиливало напряжение. Его эгоизм и недостаток способности поддержать Анну в трудные моменты также сыграли свою роль. Кроме того, тревожность и неуверенность Анны в отношениях, страх потерять сына и будущее лишь усугубляли её психоэмоциональное состояние. В другом контексте их любовь могла бы быть счастливой, но в условиях романа Толстого это было почти невозможно.
Санду шла домой по той же тропинке в парке, что и утром. Она растирала шею рукой, пытаясь облегчить в ней боль, и, закрыв уставшие глаза, прислушивалась к окружающим звукам: подростки стояли в кругу и играли с мячом, отскакивающим от земли с глухим ударом; изредка можно было уловить отдельные слова громко кричащих детей; в церкви, расположенной в центре парка, зазвонили в колокола, зовя на вечерню. Этот звон ей вдруг напомнил о том, как когда-то давно на третьем свидании Болат затащил её в эту церковь, узнав, что она никогда не видела её изнутри. Воспоминание вызвало не улыбку и не грусть.
Ощущение нехватки кислорода сковало её легкие, и она то ловила ртом воздух в зевке, то пыталась захватить его медленным вдохом через нос. Пока она поднималась по склону, внутри неё росла тревога. В последнее время Санду привыкла к ней, особенно к её неожиданным визитам. Сегодня не стало исключением, хоть Санду и давала ей отсрочку изо всех сил. Она знала наверняка, что избежать её не получится.
Неоформившаяся ещё мысль вызывала беспокойство, и Санду пыталась быстрее нащупать её. Она помнила, что всё, рождённое тревогой, в конце концов заявит о своих правах. Взгляд бегал по заполонившим пространство людям и их собакам. Ни одной свободной скамейки. Никогда она не чувствовала сиротства в этом парке, но сейчас оно пронзило её своим холодом. Утром она об этом и помыслить не могла. Куда делось утро? Почему маятник внутри неё снова качнулся?
Духота ещё не спала, и Санду всё вокруг в этом безветрии казалось расплавленным, лишённым чётких очертаний. Всё, чем она была, вдруг оказалось под знаком вопроса. Достаточно было одной мысли, чтобы сделать её чужой среди тех, что продолжали жить. Санду смотрела на проходящих мимо улыбающихся, разговаривающих друг с другом людей. Что такого, что знали они, было недоступно ей? Она злилась на то, что снова поддалась тревоге и попала в её ловушку.
Пот струился по спине, но кисти рук похолодели. Санду помнила наизусть все игры, которым она научилась. Она знала, что нужно сказать себе, чтобы нащупать почву под ногами. У неё были доводы, были уловки, были козыри. Она пользовалась ими каждый раз, чтобы забыть и вернуться к ним опять. Санду хотела сойти с этой гоночной трассы, но все ходы были забыты, да и скорость, которую она набрала, стала слишком велика. В голове рефреном повторялась одна и та же мысль: «Сделать шаг наружу, сделать шаг наружу. Сделать шаг наружу за пределы этого замкнутого мира».
Санду продолжала идти, и к моменту, когда она, наконец, вышла из парка, её дыхание окончательно сбилось. Она приблизилась к перекрёстку и была рада увидеть красный свет. Смятение напомнило о себе с новой силой, едва она почувствовала близость к дому. В глазах стояли слёзы, и она с силой сжала веки, чтобы они скатились по щекам. На противоположной стороне узкой улицы стояли люди, и она подумала, как кстати на ней надеты солнцезащитные очки. Она провела по подбородку тыльной стороной ладони, чтобы смахнуть горькие капли, и двинулась со всеми вместе, когда светофор загорелся зелёным.
***
Болат освободился после работы раньше Санду и был уже дома. Он успел поужинать вчерашней пастой и смотрел телевизор. Санду приняла душ, поела и убрала за собой на кухне. Она подошла к гостиной и остановилась в дверном проёме, прислонившись к косяку. Окно в комнате было занавешено, и только узкая полоска закатного света краснела на полу. Болат положил левую руку на спинку дивана, жестом приглашая её к себе.
– Куда лучше пойти в кино? В верх или низ города? – спросила Санду, присаживаясь рядом с ним.
– Давай останемся дома. Кажется, я устал за сегодня.
Санду коротко кивнула и какое-то время смотрела невидящим взглядом на экран телевизора, но суть увиденного ускользала от неё. Она повернула голову и уткнулась носом в плечо Болата. Посидев так с минуту, она приподнялась на руках, потянулась к его шее и начала целовать её. Болат уставился в телевизор, но через некоторое время перевёл взгляд на Санду. Он нажал на паузу, отложил пульт, повернулся к Санду всем телом и ответил на её поцелуи. Она стянула с него футболку и распустила свой конский хвост на затылке.
– А тебе можно сейчас? – спросил Болат.
– Да, мы постелим что-нибудь. Мы же уже делали так.
Когда он начал расстёгивать пуговицы на её рубашке, она вдруг остановилась.
– Сперва мне надо в туалет, – Санду резко встала и направилась в ванную.
Болат расстелил на диване простыню, принёс презерватив из спальни и снял с себя одежду. Лёг на диван и начал ждать Санду. Прошло несколько минут, когда она крикнула Болата.
– Что случилось? – спросил Болат, подойдя к двери ванной.
– Только не смейся, – ответила из-за двери Санду.
– Да что случилось?
– Не могу вытащить тампон.
– В смысле, он застрял?
– Похоже, что да. Не могу найти верёвочку. Она должна была торчать снаружи.
– Его засосало?
– Да, мне рассказывали, что так бывает.
Помедлив, она добавила:
– Но, если честно, я не уверена, ввела ли я тампон вообще. Может быть, его там и нет.
– Ты не помнишь?
– Я делаю эти вещи на автомате. И в последнее время я слишком рассеянная. Я не помню. Не могу вспомнить.
– Тебе как-нибудь помочь?
– Нет. Попробую в последний раз, – сказала Санду. – Если не получится, надо будет поехать к врачу.
Санду сглотнула, присела, слегка согнувшись в коленях, и ввела во влагалище указательный палец. Она зажмурилась и начала продвигать палец всё выше и выше, пока не упёрлась обо что-то мягкое и тёплое. Санду провела пальцем по гладким влажным стенкам канала, пытаясь нащупать верёвку тампона, но ничего не нашла. Мучаясь этим делом, она воспроизводила в памяти действия, которые проделала часом ранее после душа, но мысли её тогда были заняты выбором фильма в кино. Не преуспев, она оставила попытки, умылась и оделась. Ей было стыдно, но ещё и смешно, однако ком, больно застрявший в горле, не давал ей засмеяться.
***
В холле круглосуточной клиники холодным белым светом горели светодиодные лампы. Людей в этот час было немного: только редкие пациенты травматологического отделения и несколько мужчин, проходивших профосмотр с санитарной книжкой в руках. Кроме Болата и Санду, не вписывающихся в это общество, среди посетителей в приёмной была пара средних лет. Мужчина и женщина, оба с усталым выражением лица, сидели на софе возле стойки регистрации и тихо переругивались. Женщина перебирала на коленях кипу бумаг – по-видимому, заключения врачей. Санду наблюдала за ними, пока Болат стоял в очереди в кассу.
– Хорошо, что мы с тобой больше не ругаемся так, – сказал Болат, когда они прошли мимо пары.
– Да, хорошо, – пробормотала Санду в ответ.
Лифта в здании клиники не оказалось, и они пешком поднялись на третий этаж. В коридоре было пусто, монотонно гудели люминесцентные лампы. Санду постучала в кабинет гинеколога, но никто не ответил. Она потянула вниз ручку двери, и она оказалась запертой.
– Наверно, приём идёт. Или отошла.
Санду присела рядом с Болатом на стул и начала рассматривать постер с инфографикой по раку шейки матки, висевший на противоположной стене. Болат пролистывал ленту социальных сетей и изредка издавал негромкий смех.
Послышались шаги, кто-то поднялся по лестнице и прошёл в их сторону. Женщина в белом халате с пакетом в руках, в котором просвечивались бумажное ведёрко с надписью KFC и бутылка кока-колы, поздоровалась с ними, попросила подождать и зашла в кабинет. Следом из комнаты по соседству вышла другая медработница и также скрылась в кабинете гинеколога. Санду и Болат переглянулись и прыснули от смеха. Заскучав через какое-то время, Санду решила размять ноги и прошлась по коридору, осматриваясь вокруг.
– А что если есть какая-то школа, в которой обучают, как правильно делать надписи на вёдрах? – неожиданно сказала она, когда её взгляд упал на чёрное ведро рядом с большим горшком фикуса. На нём заглавными буквами бордовой краской было выведено: «3-й этаж. Для полов».
– Я имею в виду, почему они все выглядят одинаково? – добавила она. – Почерк, вид букв и цвет краски. Даже буква «Д»? Ты видишь?
Болат отвлёкся от видеороликов и, усмехнувшись, кивнул. Санду продолжила:
– Может, у уборщиков есть инструкция, как надо правильно подписывать вёдра? И они должны пройти экзамен по ней? Клянусь, я видела точно такое же ведро в своей школе и по крайней мере в двух больницах, в которых лежала. А может, это одно и то же ведро, которое путешествует по миру? Или существует главный уборщик, который кочует из места в место и подписывает вёдра?
– Это называется «наблюдательная комедия», – заметил Болат и вернулся к телефону.
– Но у него хотя бы есть цель, – задумчиво произнесла Санду. – Ведру сказали, чем ему надо быть, где находиться и для чего служить. У многих вещей её даже нет.
– Например? – не поднимая головы, спросил Болат.
– Или, скажем, функция когда-то была, но уже утрачена, – как будто не услышав, продолжила Санду. – И теперь вещь или человек – не важно, уже не знает, для чего он здесь. Для чего он нужен. И продолжает выполнять свои обязанности и делать вид, что всё на своих местах. Что он на своём месте.
Болат с интересом взглянул на неё, но в этот момент гинеколог высунула голову из кабинета и позвала Санду.
***
В такси Санду и Болат сидели молча, каждый смотря в окно на своей стороне. Оказалось, что тампона никакого и не было, и Санду, ожидая машину на крыльце клиники, извинилась перед Болатом. Тот заверил её, что всё в порядке. Когда они добрались домой, часы показывали почти одиннадцать вечера. Санду сразу прошла в ванную, а когда вышла, нашла Болата на диване у телевизора. Она выключила верхний свет от люстры и включила настольную лампу, прислонилась к тумбе и, наблюдая за Болатом, недолго простояла так. Затем пожелала ему спокойной ночи и скрылась в дверях спальни.
***
Я иду по парку, где асфальт мягкий, как кожа, а деревья капают жиром, будто их жарили на сковороде. Жара такая, что воздух гудит, как микроволновка. Моё тело тянет к земле, тормозя и отнимая силы. Я упёрлась взглядом под ноги и с трудом переставляю их, как будто бы карабкаясь по склону холма. Я так увлекаюсь этим занятием, что, когда, наконец, поднимаю голову, вижу церковь с большой вывеской KFС на фасаде. Витражи обклеены рекламой: «6 наггетсов за 999 тенге».
Я захожу внутрь, где за руку меня берёт гинеколог в красно-белой кепке с надписью Kentucky Fried Chicken. Она ведёт меня к гинекологическому креслу, усаживает на него и говорит:
– Раздвиньте ноги. Мы проверим ваше кино.
Врач наклоняется ко мне, а когда отодвигается, из моей промежности начинает идти яркий свет, проецируя изображение на большое полотно киноэкрана на алтаре. Я оглядываюсь и вместо церковных скамей вижу красные бархатные кресла.
По ту сторону экрана, внутри фильма, Болат сидит в интерьере нашей гостиной и смотрит телевизор. Я вижу всё действие сбоку, сцена статична, в кадре тишина. Вдруг Болат поворачивает голову, смотрит прямо в камеру и обращается ко мне:
– Я же говорил. Из застрявшего в тебе – только твой страх.
Я открываю рот – возразить что-то, но слова не идут.
– У вас всё запущено, – говорит гинеколог. – Сценарий – без овуляции.
Она берёт блендер, кидает туда тампоны, льёт кока-колу и нажимает кнопку. Всё превращается в коричневую пену. Она наклоняется и шепчет:
– Выпейте это, и у вас всё пойдёт по расписанию.
Я спрашиваю: «Что именно?»
– Всё. Распад. Рост. Цикл. Вечное возвращение.
Я отказываюсь. Убегаю и оказываюсь в туалете своего офиса. Опираясь руками о раковину, поднимаю голову, но перед собой вместо зеркала вижу плоский телевизор: звука нет, но люди в разноцветной одежде танцуют и смешно открывают рот, словно рыбы в аквариуме.
Из кабинки выходит Анна Каренина. Она держит яйца – целую дюжину. Подмигивает мне и говорит:
– Главное – не прыгай под поезд. Просто приготовь омлет.
Гайнижамал живёт в Алматы, работает в IT, пишет рассказы и эссе. Любит кино и мечтает стать профессиональной сценаристкой.