Художница Аида Әділбек: 

«Мне кажется, рано или поздно ты превращаешься в женщин своей семьи»

Ася Акимжанова

6 апреля 2023

Выставка «Талқан, тары, топырақ» повествует о размышлениях художницы о семье, традициях, знаниях, передающихся от матери дочери, от бабушки внучке. На выставке представлены фотосерия «Жеті қарақшы», сборник бата и пожеланий «Бата беру», видеомонолог «Көбелек», а также центральная работа – короткометражный документальный фильм «Алақан». В фильме Аида наблюдает за бытовыми, домашними делами своих мамы и бабушки и исследует момент, когда повседневный труд женщин превращается в целительный ритуал. Фильм «Алақан» был реализован в рамках публичной программы центральноазиатской исследовательской группы DAVRA, которая прошла на международной выставке в Германии documenta fifteen в 2022 году.

Адрес: улица Гоголя, 40, Atelier Cauchemar

Время работы выставки:

вторник–пятница, с 14:00 до 20:00;

суббота–воскресенье, с 12:00 до 20:00;

понедельник – выходной день

Выставка продлится до 30 апреля

Я называю себя мультидисциплинарной художницей и кураторкой, но моё первое образование было теоретическим – я училась на искусствоведа. Это были прекрасные четыре года, когда я размеренно изучала искусство в его самых разных форматах – и этот опыт помог мне выбрать профессию и понять, чего я хочу дальше. Ещё тогда моя преподавательница и кураторка из Казахской национальной академии искусств имени Жургенова Юлия Сорокина дала мне важный совет, сказав: «Тебя нигде этому не научат, ты выучишься, только практикуя». Она предложила мне попробовать себя в «Школе художественного жеста», которая тогда только открылась. Так началась моя художественная и кураторская карьера. Это был мой первый практический опыт, после которого я поняла, что не хочу лимитировать себя некими рамками и что практика может быть обширной и гибкой. Мне близка мысль, что можно реализовывать все свои идеи в разном поле через разные медиумы.

После я окончила художественную магистратуру в Goldsmiths в Лондоне, сделала ряд проектов, сейчас состою в двух коллективах. Один из них – это DAVRA – большой центральноазиатский коллектив, который сейчас переформировывается в платформу. Второй коллектив – алматинский MATA, с участницами которого мы делали все наши проекты и, можно сказать, вместе росли. Мы всегда говорили, что мы – как дети из одного детского сада.

Когда я приехала домой на первые каникулы во время учёбы в магистратуре, я вдруг поняла, что мои родители стареют. Мне показалось, будто моя бабушка стала в три раза меньше, чем когда я видела её в последний раз. Она привезла мне курт, и я захотела записать рецепт. Я подумала об этом из самых практических соображений, потому что ни мама, ни тётя, ни я не умеем делать курт. Сначала я пыталась записать рецепт, но он оказался настолько интуитивным, будучи отточенным за сорок лет, что оказалось легче снять процесс приготовления на видео. Я ходила за бабушкой по дому и просто снимала, не думая ни о каком художественном подтексте.

И примерно в то же время я выиграла книгу Рустама Хальфина, в которой собрано много текстов разных искусствоведов и деятелей, которые работали с ним. Читая их, я узнала больше о его концепции «пулоты» – сочетании пустоты и полноты одновременно. Этим словом называется простой пластический объект, образующийся между пальцами, сжатыми в кулак: не важно, из воздуха или комка глины. В книге это описывали как bodily camera obscura – телесная камера-обскура – то, что запечатлеет внешний мир, вовнутрь, и оттуда производится что-то новое. Конечно, первым приходит на ум курт, который делают руками. Я задумалась, что, может быть, в творчестве Хальфина сокрыто больше смыслов, и как жаль что его нет и я не могу спросить.

Я начала больше наблюдать за тем, как бабушка и мама делают что-то руками, и увидела в этом целительный процесс. Когда в 2021 году началась DAVRA, эти мысли стали крепнуть, и я почувствовала, что это не только моя история. Даже если она бытовая, она может быть и художественной тоже. Мы проводили исследование в рамках DAVRA, и мне хотелось пойти в сторону мистики и приблизиться к необычному, но я понимала, что в моей жизни мало мистерии. Зато в ней есть простые и бытовые вещи, которые многое содержат в себе невербально и, конечно, связаны с женщинами семьи. Все те женские действия по дому, которые остаются незаметными, но наполняют пространство. Все ведь знают это чувство, когда мама уехала, а по её возвращении дом перевоплощается. Можно сколько угодно стараться поддерживать быт – например, мой папа готовит нам еду и ухаживает за домом – но это другое. Конечно, здесь есть история про социальную роль женщины, но в то же время моя мама никогда не была домохозяйкой. И всё же дом с ней и дом без неё – это два разных места.

Мне хотелось обратить внимание на постоянный и невидимый труд, результат которого мы часто просто пожинаем – хотя следовало бы обратить больше внимания на его процесс, в котором сокрыто целительство и забота. Готовясь к публикации DAVRA, я думала обо всём том, что нам передают бабушки, мамы и тёти.

Пока что я – самое младшее звено в этой иерархии, у меня очень маленькая роль, но я тоже могу что-то делать и выражать заботу. На выставке представлена фотосерия, которая тоже сосредоточена вокруг этой идеи. Она изображает «кармашки», которые шила бабушка из разных кусков материала – парчи, бархата, хлопка – и использовала их вместо пакета. Когда я ездила в аул, она тоже шила мне красивый бархатный кармашек, чтобы я собирала в него гостинцы на тоях – он был как моя маленькая сумочка с приятными мелочами. Этот «кармашек» обрёл для меня свою символику, потому что, с одной стороны, это материальный объект, но с другой – в нём есть духовный и философский смысл.

Фраза «Талқан, тары, топырақ» пришла ко мне в 2020 году, когда я сидела на карантине и рассматривала фотографии, которые мы сняли с бабушкой. Я думала, что мне бы хотелось продолжить своё погружение в женское наследие моей семьи, и поймала себя на мысли о том, что в Западном Казахстане – родине маминой семьи – в чай добавляют тары, после делают талқан – и это твой завтрак, обед и ужин. Я поняла, что в памяти одним из самых безопасных и ресурсных остался отрезок жизни, который я провела с бабушкой и дедушкой в ауле. Там многое связано с едой – и тары, и талқан, и топырақ, потому что это песчаный аул. Мне также хотелось отметить и цикличность – как что-то появляется из земли, перерабатывается и превращается в другое, потом возвращается вновь и это не заканчивается. Эти слова осели во мне так и именно в этом порядке – наверное, большего объяснения я не могу дать. Они для меня про место, и я их чувствую.

Безусловно, всегда есть связь между тем, что происходит у нас внутри и что происходит вокруг нас. Но я знаю, что четыре года назад я морально не была готова делать персональную выставку и большой проект. У меня получилось полноценно продумать фильм и смонтировать его в прошлом году, хотя материал был и до этого. В 2019 году я делала примерно то же самое, когда снимала бабушку дома, но почему-то тогда у меня не получилось – я сидела на монтаже и мне ничего не нравилось. Мне кажется, некоторым вещам нужно созреть внутри тебя – возможно, внешние факторы тоже играют здесь свою роль. А ещё ты растёшь, конечно. Когда я была в Лондоне, мне было страшно от того, что я встретилась с некоторым недопониманием. Я делала отличающиеся вещи, в которых прослеживался мой казахстанский бэкграунд, и для меня было шоком, что порой это не могли понять и воспринять. Казалось бы, что искусство – это универсальный инструмент, но стоит добавить туда «тары» или «талқан», и это кажется чем-то диким.

Мне понадобилось время, чтобы преодолеть страх того, что не все меня поймут. Это тоже часть процесса деколонизации, потому что когда мы очень сильно хотим быть понятыми, это тоже про то, что «я говорю не на том языке, на котором «нужно», или «я использую не те инструменты, которые «надо».

Я казашка, и у меня никогда не было проблем с тем, чтобы определять себя так. Мне кажется, для меня это всегда было очень очевидно. Я знаю, что некоторые говорят «Я не понимал, что я азиат, до некоторого времени» – в моём случае только ленивый не подмечал то, что у меня довольно раскосые глаза. С культурной принадлежностью у меня тоже не было какого-то внутреннего конфликта. У меня казахоговорящая семья, и в ауле, в котором я провела детство, все говорили по-казахски – даже бабушки-немки, которые делали курт и занимались другим казахским бытом вместе с моей бабушкой. Я спрашивала у неё, сталкивалась ли она с давлением в молодости касательно того, что не говорила по-русски, и она чуть ли не возмутилась моему предположению. Но в то же время мы говорили об ашаршылық и репрессиях – это коснулось нашу семью напрямую. Мои родители участвовали в декабрьских событиях 1986 года – в общем, всё довольно прозрачно. В семье будто бы не было никакого конфликта идентичности, поэтому и у меня не было этого вопроса. Это помогает.

Я часто слышу от своих коллег и друзей, которые росли в более русскоязычной среде, о том, что со временем у них действительно возникает такой конфликт. Они проживают абсолютно другой опыт, и думаю, что это долгий процесс переработки коллективной травмы. Я знаю, что многим ещё сложно из-за некоторой стигмы в обществе – что если ты не говоришь по-казахски, то ты не казах. Это странная концепция, конечно. У меня много друзей, которые выросли не в казахоязычной среде, и они учат язык, пробуют говорить, понимают, и я вижу, что это не делает их ни на капельку меньше казахами или представителями нашей культуры. Носителями культуры могут быть абсолютно разные люди, потому что сама культура очень обширная и сложная. Мне кажется, это и делает нынешний Казахстан таким интересным.

Мне, как местной художнице и деятельнице, хочется транслировать мысли для людей, которые здесь: больше говорить и писать на казахском языке. Часто ведь ещё бывает так, что русскоязычный контент более доступный, а казахоязычный – нужно добыть, найти, спросить. Хотелось бы по возможности приблизить это неравенство к балансу.

Когда ты выставляешь работу, у неё тут же начинается своя жизнь – будто родила ребёнка, и он сразу решил сепарироваться от тебя. Ты закладываешь свои смыслы в работу, но люди считывают их по-разному в силу своего опыта, и это нормально. Работы должны жить своей жизнью и иметь прямой контакт со зрителями. Для себя я поняла, что творчеством я занимаюсь для себя, а выставки хочу делать для зрителей. Хочу, чтобы людям было приятно и комфортно приходить и у них не было проблем с элитарностью художественного мира. Хочу, чтобы мы все чувствовали себя причастными. Порой до сих пор слышу, как некоторые знакомые переживают, что придут и не поймут или не знают, в чём прийти. Но это не об этом – давайте вы просто придёте и посмотрите. Может быть, вам понравится. Может быть, нет – и это нормально. Мне кажется, мы годами ищем работы, которые затронут нашу душу. Но нам подходят не все работы – как и не все люди. 

Фотографии предоставлены героиней материала